Мне даже весело стало.
- А вокруг него – сплошные Биллы и Гейтсы!..
- Не в этом дело. Те бобры в пиджаках, может, «Муму» в школе и не дочитали, но в шашки на деньги с ними играть – себе дороже! А Вася… Сбился он со своего пути, короче. А это штука хреновая… Да что я тебе рассказываю, сам же помнишь, как тебя колбасило, пока назад на тропу не выбрался?!
- Помню.
- Вот. Но выбрался же! Даже у тебя ума хватило…
Я как раз собирался нахамить в ответ, но Ю уже применил свою небесную технологию – вместо слов в меня медленно и неумолимо вливалось ПОНИМАНИЕ в чистом виде…
… Запах прогретой южной земли, ломаные линии виноградника, виражи обещающих дождь ласточек, а главное – спокойное ощущение счастья, когда понимаешь, что все в мире на своих местах, все правильно… И он, Василий, стоит на земле, которая его трудом и волей вдыхает соки в упругую лозу, и та крепнет, наливаясь своей, особой жизнью, готовясь выстрелить в солнечный мир щедрыми пьянящими гроздьями…
И как же подло и быстро правильный мир сменился другим – с душными от многолетнего жестокого свинства кабинетами, карусельным бардаком расколотого Парламента, какими-то фракциями, комитетами, унылыми кулуарными «терками» и партийными интригами! Впрочем, так оно всегда и бывает. Это по СВОЕМУ пути идешь спокойно, уверенно и не спеша, а ЧУЖОЙ несет тебя навстречу телекамерам, пустым заученным фразам, тупику и краху обезумевшим эскалатором, словно боится, что ты прозреешь, одумаешься, решишь вернуться… Собственная жизнь – и та уже проносится перед глазами ускоренной хроникальной пленкой – карьерные победы, приносящие вместо радости мутную тревогу, чужие команды, выбитые двери, визгливые репортажи, потом вдруг – резкая, до темноты в глазах - боль, тихие голоса врачей, больничный запах… И еще – досада. Беспомощная и запоздалая, от которой душа болит больше надломленного сердца. Ведь все бы отдал за то, чтобы вернуться в ту, прежнюю, правильную, такую СВОЮ судьбу, на СВОЕ место – спокойного сильного человека, стоящего под солнцем на СВОЕЙ плодородной земле!.. Но – поздно, ставки сделаны, захочешь – не отмотаешь. Неумолимо подрагивает в капельнице прозрачная жидкость, пахнет казенной постелью и пластиком, мысли путаются, а после укола, когда проваливаешься в бездонную серую пустоту, голоса немецких врачей становятся отчетливей и вдруг начинает казаться, что ты просто ранен и попал в плен к фашистам…
ГАИшник, подойдя, протянул мне права, так же смазано козырнул.
