Русская мать | страница 121
- Я тоже в своем роде интеллигент.
- Может, ты еще и Шекспир? А впрочем, кто ж еще! Только и знаешь, что строчишь свои книжки.
- Спасибо... Может, пройдешься по саду одна?
- Чтобы не несла околесицу? Ты очень любезен.
- Боже, как с тобой трудно!
- А тебе подавай мать молчунью, чтоб молчала как рыба. Дудки! Тут вы с женушкой просчитались.
- Да мы просто мечтаем, чтобы тебе было хорошо.
- Знаешь что, от этого "мы" меня рвет.
- Ты всегда злилась, что мы живем дружно.
- Только на людях!
- А ты никогда не могла смириться, чтобы кто-то в семье был счастлив не спросясь тебя. Вечно ищешь соринку в чужом глазу, а в своем бревна не видишь. По-твоему, выходит, одна ты совсем без греха?
- Ночью, сыночка, я...
- Не надо, не разжалобишь.
- Да выслушай ты... Ворочаюсь с боку на бок. Ругаю себя, что была плохой женой и плохой матерью. Ем себя поедом.
- Не впадай в другую крайность.
- Но я же русский человек.
- Нашла, чем гордиться.
- Тобой, что ли, с женушкой гордиться? Холодные, расчетливые люди.
- В Париже жить непросто. Не могу я себе позволить все эти - души прекрасные порывы.
- А твоя женушка и рада совсем засушить тебя. Сухари вы оба.
- Твои преувеличения просто смешны.
- Проводи-ка меня лучше к фонтану. Солнце вон в тех кустиках словно танцует.
- Это рододендроны. А пионы не цветут еще, запоздали.
- Расскажи, о чем там твоя последняя книга?
- Так, вымысел. Современный антигерой. Хочет найти себе дело, а ничего достойного не видит.
- У тебя всё - сплошная сушь.
- Может, это у меня самозащита.
- А женушка твоя...
- Давай о ней не будем. Я женился двадцать один год назад. Пора бы тебе, кажется, смириться.
- В наше время развестись - раз плюнуть.
- Разводиться нам нет надобности. Мы отличная пара.
- Тебя погубит гордыня. Всю жизнь тебе это твердила. И в школе всегда лез в отличники. А если кто-то оказывался лучше тебя, ты потом неделю не ел.
- Прошлое можно искажать до бесконечности.
- Говоришь, чтобы оправдаться, что не приехал на папины похороны. Ты первый со своим больным воображением все искажаешь. Скоро скажешь, что не хоронил папу, потому что тебя взяли в заложники террористы.
- Больное воображение не у меня, а у тебя. И если я виноват, то ты тоже не без греха. Я тебя не виню, я просто говорю. Ты бросила своего собственного отца в Ла-Панне в сороковом, и четыре года спустя он погиб в товарняке, как скот. И никто из нас тебе этого не простил, слышишь, никто: ни отец мой, ни Арман, ни Матильда.