Возвращаясь в 1953 году в Москву, он возвращался к ней. В письме Б. Л. Пастернаку (янв. 1954 г.) Шаламов пишет: «И какую нужно иметь душевную силу и веру в человека, чтобы семнадцать лет писать ему по сто писем в год, встретить его на вокзале…». Новая разлука (В. Т. уезжает на торфоразработки Калининской области), планы на дальнейшую жизнь («поживем для себя») разочаровали В. Т. страшно. Галина просила «все забыть», а он начинает писать «Колымские рассказы». Неминуемо надвигался разрыв с женщиной, которую он поистине обожал семнадцать лет. Вот тогда-то и возникло увлечение Ольгой Всеволодовной (апрель-июнь 1956 г.), ею вполне разделенное.
Но, познакомившись с Ольгой Сергеевной Неклюдовой, глубоко его полюбившей, Шаламов решительно, как и всегда, порывает с О. В., которая мстительно ему сказала: «Пастернака ты больше не увидишь». Увы, так это и было. Никогда больше не встретится В. Т. с Пастернаком, которого любил восторженно. Отношение к О. В. изменилось на резко отрицательное — так несопоставима для него была ценность общения с «живым Буддой», поэтом, гением и — с обычной, порой мелочной женщиной.
Ну, и мелкие замечания — писал В. Т. в Туркмене не в самодельных, как на Колыме, тетрадках — а в обыкновенных школьных.
Цитата из стихотворения неточна:
Я много лет дробил каменья
Не гневным ямбом, а кайлом…
«Драгоценная дружба» была более близкими отношениями, именно поэтому она прервалась, когда В. Т. сблизился с О. С. Неклюдовой.
Но, несмотря на неточности, воспоминания Ирины Емельяновой очень мило написаны. И, в конце концов, каждый помнит, или хочет помнить прошлое по-своему. Вот источник мифов.
Олег Васильевич написал предисловие к «Вишере» Шаламова (М., 1989).
Предисловие хорошее, написано с пониманием личности и работы Шаламова.
Тем более хотелось бы поправить те немногие детали, которые невольно художник в Олеге Васильевиче добавил в его небольшие воспоминания.
Однокомнатной квартиры у В. Т. никогда не было, он жил только в коммунальных квартирах. Меблировка тоже описана неверно — кровать была не железная, а деревянная и застелена аккуратно, стол был не кухонный, а письменный (на нем и стояла пишущая машинка).
Не помню, чтобы он подставлял горстью руку под съедаемый хлеб, — это явно художественная деталь. С палкой В. Т. не ходил. Нервного тика тоже не было.
Говорил он всегда очень горячо, образно, так что я, например, прямо видела все, о чем он говорил. Но, может быть, с другими, чужими он говорил иначе — «медленно, с запинками». Не думаю, что Олег Васильевич был «чужой» по натуре Шаламову. Может быть, предмет беседы В. Т. не очень интересовал. И руки у В. Т. дрожали только в момент сильных волнений, как, наверное, у многих людей, да после припадков болезни Меньера (нарушение равновесия, слуха).
