Меркулов нагнулся к Ванюшину и негромко, одними губами, прошептал:
— Только что в порт прибыл атаман Семенов. И уже по всему городу расклеены его приказы с подписью: «Верховный Главнокомандующий всеми Вооруженными силами востока России». Этот идиот не понимает новой ситуации. А в порту уже началась стрельба. Пьяные семеновцы палят.
— Где Спиридон Дионисьевич? — медленно трезвея, спросил Ванюшин.
— Брат молится. Заперся в своем кабинете и ничего слышать не хочет. Поехали туда? Примете ванну, а я заварю кофе и станем думать.
Ванюшин поднялся, в глазах у него потемнело. (Он думает, что это от сердца. Но нет — люстры медленно гаснут, а в огромные окна вползает серый рассвет. Амурский залив сейчас кажется густо-зеленым, как весеннее поле ночью.)
— В чем дело? — ни к кому не обращаясь, спросил Гиацинтов.
К нему подтрусил метрдотель и шепнул на ухо:
— Стачка.
Гиацинтов медленно поднялся и, поклонившись всем, ушел из зала.
Следом за ним — Меркулов и Ванюшин.
Гаврилин глядел на их спины и говорил устало:
— Политика лакеев отличается растерянным либерализмом и часто сменяется ненужной жестокостью; при этом — глупо непоследовательна и наивно хитра. Спокойной ночи, Исаев. Заходите к нам, я буду рад вас видеть. Долин, спокойной ночи. Едем. Сашенька, спать пора.
Когда Гаврилин с дочкой уехали, Долин предложил:
— Поехали к проституткам, Максим Максимыч?
— Я, пожалуй, попью кофе.
— Тогда прощайте, еду на растерзание.
— В добрый час…
Исаев остался за столом один и долго смотрел на рассветающий залив — спокойный и безбрежный.
«ВЕРСАЛЬ». НОМЕР ВАНЮШИНА. УТРО
— Вы знаете, в чем заключается трагедия добрых людей? — спросил Николай Иванович Исаева.
— По-видимому, в том, что у них напрочь отсутствует злость.
— Отчасти. А главное — добрых людей весьма мало на земле, вот в чем дело. Добрые люди пожирают самих себя, переживая содеянное ими. И наконец, они все меряют своей доброй меркой. А это самое страшное. Желание мерить все на свою мерку в конце концов либо сделает доброго человека безвольной тряпкой в глазах окружающих, особливо самых близких, либо превратит в злодея — с отчаяния.
— Надеюсь, — спросил Исаев, — эта тирада ко мне не имеет никакого отношения?
— Господь с вами. Кстати, не позволяйте никому называть вас Максом. Особенно женщинам, которых любите.
— Я позволяю любить себя — только лишь. Сам же стараюсь не любить — это утомительно.
— А как это у вас выходит? Дайте рецепт.
— Просто-напросто я отношусь к числу не очень добрых людей. Возможно, вы слышали об опытах Карла Кречмера?
