— Думай, болван, прежде чем открывать свой гнилой рот! — прихлебывая душистый напиток, бросил ему советник.— Безмозглый сын безмозглого отца!
Управляющий проглотил обиду — куда денешься — и, наморщив лоб, погрузился в размышления.
— Придумал, слава богам! — вдруг радостно завопил он.
Советник вздрогнул от неожиданности, горячий чай пролился ему на колени.
— А-а! Сын шакала! — завизжал он.— Больно! Я обжегся — и все из-за тебя, куча ослиного дерьма!
Слуга бросился к хозяину и принялся задирать ему штанину. Советник оттолкнул его и запустил сосуд с остатками чая в незадачливого управляющего. Бросил с завидной меткостью: кружка попала тому прямо в лоб. Теперь от боли и неожиданности взвыл виновник переполоха.
— Молчи, сучий помет! — заорал на него хозяин.— А ты что стоишь как истукан? — напустился он на ошалевшего слугу.— Сделай что-нибудь! Ой! Больно! Всех высеку, придурки, а потом вообще не знаю, что с вами сделаю!
На шум из боковой двери прибежал домашний лекарь. Под оханья и причитания господина он смазал ему покрасневшее место мазью из серебряного флакона. Советник слегка успокоился и обратился к лысому, который все это время сидел, обреченно склонив голову и закрыв лицо руками:
— Что ты там еще придумал, ублюдок? Говори, пока я тебя не убил!
За дверью послышались какой-то шум и звон металла. Открывший было рот управляющий захлопнул его снова, выжидательно глядя на господина.
— Ты что оглох, горшок с помоями? — прикрикнул на него чернобородый, не обращая на посторонние звуки особого внимания. Его сейчас больше интересовало, что же такое надумал управляющий. А шум — да мало ли что там может происходить…
— Господин,— торжественно произнес управляющий, видимо донельзя довольный своей придумкой,— прикажи отодрать их кнутами, а потом отрежь языки. Тогда они ничего не смогут рассказать!
— Моло…— хотел похвалить его советник, но слова застряли в его горле.
Дверь слетела с петель, и на пороге с обнаженным мечом в руке вырос Конан.
— Язык отрезать, говоришь? — В мертвой тишине голос киммерийца звучал подобно грому.— Ловко придумал, мудрец! Тебе-то я его и отрежу, вот только погоди немного.
Последнее было сказано напрасно. Лысый оцепенел на своей скамье, и сейчас никакая сила не могла бы сдвинуть его с места хоть на волос. Прошло несколько секунд — и вдруг его тело брякнулось на пол: ужас оказался сильнее жажды жизни.
— Жаль,— усмехнулся киммериец,— но, видно, боги пощадили его. А что скажешь ты, сын гиены?
