Костенко перешагнул через красную веревку, которой было огорожено место происшествия, опустился на корточки перед мешком — в нос ударил сладкий трупный запах. На мешковине лежали полусгнившие ноги, туловище, руки с обрубленными кистями.
— Ни головы, ни пальцев, — шепнул Сухишвили, опустившись возле Костенко.
«Он очень удобно уселся, — машинально отметил Костенко. — Как всякий горец. Эстетика общения мужчин вокруг костра. А мы так не умеем садиться, со стороны посмотришь — присел по большой нужде».
— Кто развязал мешок? — спросил он негромко, зная, что вопрос его услышат и ответят незамедлительно.
— Пасечник, товарищ полковник!
— Где он?
— Здесь я.
— Каким узлом был завязан мешок? — спросил Костенко.
— Я не знаю, — ответил старик, присевший рядом с Костенко и Сухишвили. — Я как потянул, так он сразу и развязался, не успел заметить.
«Надо поторопить того чудака, который нашел мешок в Магадане, — подумал Костенко. — Кажется, его фамилия Крабовский, интересный человек. Люди, над которыми смеются, сплошь и рядом умнее тех, кто смеется».
— Что ж мы с тобою имеем, Серго? — тихо спросил Костенко. — Твое мнение?
— А мы ничего не имеем, — убежденно ответил Сухишвили. — Пошли в чебуречную, там чай поставили, мясо варят…
— Байство это — заставляешь пастухов кормить мясом тбилисское начальство.
— Славик, я ждал этого упрека, только не от тебя. Показать счет? Я мясо купил в Сухуми, пока тебя ждал. Здесь до официального открытия сезона в мае с голода помрешь, мы ж запланированные, во всем, до предела. Записано, что открытие с пятнадцатого — раньше ни-ни, а снег, может, в этом году в апреле сошел. Кого волнуют пятнадцать дней, которые и курортникам радость дадут, и государству пару миллионов прибыли?!
Костенко поднялся, обнял Сухишвили и сказал:
— Серго, будь проклят наш профессионализм: лежит труп, а мы с тобой черт-те о чем, и сердце не разорвалось…
— А откуда ты знаешь? Может, разорвалось. Ты ж не чувствуешь, когда оно рвется, только локоть болит и в предплечье отдает, клянусь матерью…
