Самый счастливый год | страница 29



Наша стычка не осталась незамеченной. Нас полукругом обступили мальчишки. Заметив окровавленное Колькино лицо, переспрашивали друг друга: «Кто его так? За что?» Кольке советовали выйти на улицу и умыться снегом. Снег или холодная вода, говорили, быстро останавливают кровь.

Колька внял совету, и толпа мальчишек двинулась за ним. В том числе и Пашка.

Я остался в сенцах один. Нет, еще и Вовка Комаров не вышел, он не спеша приблизился ко мне, тихо сказал:

— Здорово ты ему припечатал!

— Он первый начал.

— Ну и правильно ты поступил: Зубков вечно божком себя чувствуить, а сдачи ему дать все боятся.

— После уроков теперь будить меня подкарауливать.

— А мы давай вместе домой пойдем, — предложил Вовка.

— Заступишься, что ль?

— Заступлюсь.

— На Пашку, видно, надежда плохая.

— Пашка — трус, а я, посмотришь, не испугаюсь.

— Лады.

До прихода Ивана Павловича Колька успел смыть следы крови. Однако Иван Павлович заметил припухший Колькин нос, спросил:

— Что случилось?

— Играли, ну и нечаянно…

— Надо осторожней.

Что Кольку кто-то ударил, Иван Павлович, поди, и предположить не мог, а потому легко поверил его словам.

У меня горело под глазом, я сидел, прикрывая ладонью больное место.

Третьим уроком было рисование. Иван Павлович нарисовал на доске красивую кружку (он здорово рисовал!), и мы должны были скопировать его рисунок. У кого были цветные карандаши (таких счастливчиков насчитывалось человек пять-шесть), тот рисовал кружку в цвете, а остальные срисовывали простыми карандашами. У меня был огрызок зеленого карандаша (Танька дала на урок рисования). Низко склонившись над тетрадкой, чтобы Иван Павлович не заметил мой синяк, пыхтел над кружкой.

На третьей перемене я засиделся за столом, и проходивший мимо Колька злорадно бросил:

— Что, боишься выходить?

— Ни капельки.

И в доказательство я вышел из-за стола. Пусть, думаю, хоть пальцем только тронет, я теперь смелый, могу и ответить, да Вовка Комаров обещал помочь.

Но Колька приставать ко мне не стал, возможно, решив проучить меня позже.

А после четвертого, последнего, урока, отпуская ребят домой, Иван Павлович показал пальцем на меня, Пашку и Кольку:

— Ты, ты и ты останьтесь.

«Карты», — обреченно догадался я.

Да, так оно и вышло. Иван Павлович посадил нас всех вместе за стол перед собой, вытащил из полевой сумки карты, которыми мы вчера резались в очко.

— Чьи? — спросил он и провел глазами по нашим лицам.

Ни звука с нашей стороны.

— Твои? — посмотрел на Кольку Иван Павлович.