Колька Зубков и Пашка, однако, выходить не торопились, хотя дежурные и подталкивали их в спину. Я тоже пока не спешил, делая вид, что ищу в сумке нечто такое, без чего на улицу выйти мне нельзя.
Наконец Кольку с Пашкой дежурные вытолкнули. А через несколько секунд вышел и я. Ребята поджидали меня в сенцах.
— Бросил? — кинулся ко мне Колька.
— А ты как думал? — невозмутимо ответил я.
Перехитрю их, решил, а коли не поверят моей хитрости — их дело, пусть не верят. Я буду твердить свое: бросил, бросил, бросил! Сомневаетесь — вон берите кочергу, открывайте плиту и ищите патрон. Может, как раз в это время он и рванет. Боязно? Опасно? Тогда верьте мне.
Прошло уже минуты две, Колька и Пашка томительно ожидали взрыва. Я читал в Колькиных глазах: «Ох, и расшумится Иван Павлович, узнав о взрыве! Конечно, в первую очередь подумает на меня. Будет выпытывать признание. А я только стану ухмыляться: „Честное слово, не виноват“».
— Точно бросил? — шепотом спросил Колька.
— Точно.
— А чего ж не рветь?
— Откуда я знаю?
— Можить, в поддувало патрон проскочил?
— Откуда я знаю?
— По-моему, Паш, он брешить, — заблестели у Кольки глаза.
— Иди проверь! — возмутился я.
— Что я — дурак?
— А чего ж говоришь: брешить?
— Потому что уже должно жахнуть. Признавайся: брешешь? — И Колька больно наступил своей ногой на мою.
Я ойкнул и оттолкнул Кольку.
— Гля, он еще толкается! По сопатке захотел?
Колька явно затевал драку. Я слабее его — он, как и Пашка, на год старше меня, мне с ним не сладить.
Колька зажал меня в углу сеней, не давая возможности ускользнуть.
Впрочем, я и не пытался. Если ударит, решил, я тоже ему врежу куда попало, а там, надеюсь, Пашка не даст в обиду: или разнимет нас, или поможет мне справиться с Колькой. Друг мне все-таки Пашка или не друг?
Пашка стоял сзади, выжидал.
Колька держал меня за рукава фуфайки.
— Егор сказал: если он не исполнить, что обещал, набей ему сопатку. Иди загляни в плитку.
— Сам загляни.
— Не пойдешь — получишь.
— Не пойду!..
Он целил мне в нос, Колька Зубков, отчаянный задира и драчун. В классе он чуть ли не верховодил, по крайней мере, лишь два или три человека могли побороть его. В драке он любил пускать «кровянку», всегда стремился разбить губы или нос. Но я успел чуть присесть и повернуть голову, и Колькин кулак угодил мне под правый глаз. Удар был резкий, неожиданный, я ойкнул от боли.
Пашка не двинулся с места.
Колька продолжал стоять передо мной, испуганно оглядываясь на дверь — не возвращается, ли Иван Павлович. Злость, обида и отчаяние овладели мной в эти секунды, и, не думая о последствиях, я собрал все силы и тоже ударил Зубкова в лицо. Теперь он ойкнул, зажав ладонью нос. С ужасом я увидел, что сквозь Колькины пальцы проступает кровь.
