— Запирай ворота и калитку, Жан-Мари! — крикнул доктор, вылезая из экипажа и не совсем твердой поступью обходя его кругом, — А где Алина, Анастази?
— Она отпросилась в Монтеро повидаться с родными, — сказала госпожа Депрэ.
— В таком случае все устраивается к лучшему! — воскликнул доктор с жаром. — Иди сюда скорее, Анастази, и подойди как можно ближе ко мне, потому что я не хочу говорить слишком громко. И затем прибавил: — Мы с тобой богаты теперь, дорогая моя!
— Богаты! — повторила за ним жена.
— Да, мой ангел, очень богаты! Ведь я нашел клад Франшарского монастыря, — продолжал супруг. — Смотри, вот первые плоды! Гранаты, ананас! Вот шелковое платье для тебя; оно тебе пойдет как нельзя лучше, поверь вкусу мужа, вкусу влюбленного! Я лучше всех знаю, что тебе к лицу! Ну, поцелуй же меня, моя красавица!.. Скучный период нашей жизни миновал; теперь бабочка расправит свои пестрые крылышки! Завтра придет Казимир, а через неделю мы уже можем быть в Париже! Наконец-то мы будем счастливы! У тебя будут бриллианты, выезды, слуги. Жан-Мари, вынимай все из ящика, да осторожнее, и неси все, одну вещь за другой, прямо в столовую. Теперь у нас на столе будет серебро, да! Ты только поторопись, моя ненаглядная, приготовить эту черепаху; это будет прекрасным добавлением к нашим повседневным скудным яствам… Я сам схожу в погреб и принесу оттуда к столу бутылочку того прекрасного божоле, которое ты так любишь; да, кстати, надо кончать и «Эрмитаж»! Его осталось еще три бутылки… Это, душа моя, редкое вино, приличествующее такому редкому случаю, как сегодняшний!
— Но, милый супруг мой, у меня голова идет крутом от твоих речей, я в толк взять не могу…
— Черепаху-то, черепаху, душа моя, готовь скорее! — И он ласково втолкнул ее в кухню с черепахой и с фонарем в руках.
Жан-Мари стоял как ошеломленный. Он ожидал совсем другого. Совершенно иначе представлял он себе эту сцену: он ждал более энергичного протеста со стороны жены доктора; он ожидал, что она сейчас же постарается образумить мужа, укажет ему на его сумасбродство, станет упрекать его в непоследовательности, в неблагоразумии — но ничего подобного! И его надежды на нее стали разлетаться и рассыпаться в прах.
Доктор был положительно вездесущ. Он суетился, хлопотал, торопливо шмыгал туда и сюда, не совсем твердо держась на ногах и то тут, то там задевая плечом об стену. Он уже давно не пил абсента и теперь сам рассуждал о том, что лучше было бы его не пить.
