Комната онемела.
Все глаза опустились. Только Нако дал языку волю.
— Давай, давай, Дечко. Полицейских я прогнал во двор.
— Я вас не понимаю, господин кмет.
— Говорю, в коридоре — ни живой души. Значит, никто тебя не услышит.
— Тем лучше, господин кмет: значит, слушаете меня только вы, и я могу быть совершенно откровенным. Пора опомниться, господа. Сегодня мы пишем историю, которую завтра будут читать наши дети. И негоже, чтобы они гнушались своих отцов, не так ли?
Рука председателя дрожала над звонком. Высокий, плечистый, длиннолицый, он слушал, вытаращив глаза, и, по-видимому, не все понимал. Оратор встретился с его изумленным взглядом и прищурился.
— Господин председатель, господа, прошу снисхождения. Мы собираемся убивать сыновей нашей страны и равноправных с нами граждан, вполне равноправных. Будем говорить открыто. Я не дрогну оттого, что должны будут погибнуть еще триста, четыреста или, скажем, тысяча человек...
— Браво, Дечко, валяй!
Господин Нако, восхищенный, потирал руки. Валяй!
И Дечко заговорил громче:
— Если бы это было необходимо, я даже собственноручно экзекутировал бы, господа. Но нельзя быть слепцами, нельзя! Мы все — с детьми и женами, — все останемся жить здесь, в этой стране, среди этого народа. Мы не можем переселиться на луну, господа, не можем убежать, во всяком случае, все, да?
А-а! Председатель забыл про звонок и затопал ногами.
— Кто побежит? Мы не дезертиры, товарищ! Прошу без оскорблений!
Из-за алькова кто-то свистнул. Головы втянулись в плечи. Оратор побледнел. Председатель повернулся к алькову.
— Прошу не мешать, господин поручик. — Потом позвонил и, гнусавя, спросил: — Кто еще просит слова?
Дечко развел руками.
— Но, господин председатель...
— Без всяких но.
— Позвольте, я вас не понимаю.
— Нечего понимать, говорю.
Ясно. Нако сжал руку помощника.
— Брось, Дечко, сам видишь.
Но Дечко умоляюще наклонился к его уху.
— Я завтра должен отчитываться перед избирателями, господин кмет... Ведь я в конце концов представитель рабочей партии...
Да, это так, и Нако подмигнул председателю: пусть выскажется помощник кмета, ведь для того и собрались!
И Дечко кашлянул в кулак.
— Я не называю, господа, сознательно не называю и не буду называть в этот трагический момент истинные причины настоящих событий: нищету рабочих масс, бедствия беженцев, чудовищную дороговизну...
Ишь — не будет называть, а сам говорит! Нако снова сжал руку оратора.
— Э, Дечко, это старая шарманка: грамотеи-оборванцы крутят ее по всем ярмаркам уже четверть века.
