Теперь Сотир мог пнуть труп ногой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Жена кмета повсюду искала Миче. Она оставила ее в кухне, и лампа тогда не была погашена...
«Неужели она одна вернулась наверх, в свадебный зал?!»
Нет, этого не могло быть.
Вероятно, Миче вышла во двор подышать.
— Миче, Миче, ты где?
Под лестницей черного хода жена кмета столкнулась с Маргой.
— А, Марга! Миче во дворе?
— За-а-чем! Г-где?
Марга ухватилась за жену кмета. Она дрожала и прижималась к ней. Хочет, быть может, излить перед кем-нибудь скорбь своей бесприютной души. Эх, ведь она выросла у Карабелевых, связана со всем этим домом, с домом, который неизвестно что ждет впереди...
Марга запричитала:
— Ох-ох, опустел Карабелевский дом, барыня, опусте-ел!..
Бедняжка служанка. Хотя кого теперь больше жалеть? Жена кмета рассердилась — как так опустел Карабелевский дом! Это голова у Марги пустая: зятя вводят в дом, а она...
— Иди умойся. Где ты была?
— Ни-и-где.
Марга задергалась. И вдруг повалилась.
— Барыня — водички, умираю, ох!
Белая ночь проникала в кухню через занавешенные окна. Жена кмета налила воды: в сущности, Марга — несчастное существо, она заслуживает сожаления.
А Марга, вытаращив глаза, озиралась, словно хотела бежать. Жена кмета прижала чашку с водой к ее губам.
— Ну, пей и опомнись, старуха. Умерла твоя хозяйка — подумаешь, чудо какое. Мы разве не умрем? Иди к покойнице, грех оставлять покойников одних.
Она проследила заботливым взглядом, пока служанка не скрылась в комнате Карабелихи, и пошла по лестнице.
«Миче, должно быть, поднялась наверх. Заперлась в какой-нибудь комнате. Ну, пусть поплачет».
Статная женщина поправила перед зеркалом прическу и вошла в свадебный зал.
Там говорил Ячо, прокурор. Он с трудом ворочал языком, но мысль его была строга и четка — нужно взять правильный курс. И знать, чего мы хотим. Хватит этой драчки партий. Отныне с одной стороны — разрушители, а с другой — все остальные.
— И нету в мире места, господа, — во всем мире — для обеих сторон: на земле будем существовать или только мы, или только они!
Жена кмета расчувствовалась, то есть выдавила слезу: ведь неудобно же явиться с сухими глазами и сообщить о случившемся! Она вытерла глаза и сказала дрожащим голосом:
— Господа, старуха Карабелева отдала богу душу!
Все встали. Полковник сделал торжественное лицо.
— Господа, стаканы. Стража, вина! По возможности сейчас же!
...Крещение, венчание, погребение — вот жизненный путь. — Полковник старательно подчеркивал каждое слово. — Полдень жизни — свадьба, вечер — погребение.
