Коротков вздохнул и, надув щеки, выпустил воздух. Видно было, что он до нашего прихода все это прослушал и уже принял решение.
— Ну еще что? — спросил он, поторапливая Величко.
Тог подумал и предостерегающе сказал:
— А еще, кроме того, у нее свой план судьбы. — И он твердой ладонью рассек воздух, как бы устанавливая невидимый, но непроходимый заслон между нами и Соней.
Коротков насторожился:
— Какой такой свой план? — угрожающе спросил он.
— Это уж мы знаем сами и никому другому знать не дадим.
— Она комсомолка, у нее свои интересы…
— Баловство, — перебил его Величко.
Что-то вроде снисходительной улыбки мелькнуло под его усами, и он еще раз сказал свысока, будто мы все мальчишки и все наши слова не заслуживают серьезного внимания:
— Баловство…
С Петькиного лица медленно сползла светлая улыбка. Взмахнув шапкой, он решительно и вызывающе выпалил:
— Я ее люблю! Вот и все.
Величко как будто только сейчас обратил на нас внимание. Искоса глянул на Петьку. Потом презрительно спросил, кивнув головой в мою сторону:
— По всей видимости, он тоже?
— Нет, я один.
— Очень мне это надо, — подтвердил я, высокомерно разглядывая закопченный потолок. Больше ни слова он от меня не добьется.
Величко снова посмотрел на нас, но только теперь уже в обратном порядке: сначала оглядел меня, потом Петьку.
— Ого, — сказал он с явной заинтересованностью, — значит, любовь? А с ее стороны?
— Этого я не скажу, — ответил Петька так величественно и уверенно, как будто все происходило на сцене и он изображал пленного перед казнью. Так величественно, что я сразу стал уважать его за этот ответ. Кажется, Величко тоже.
— Ого, — снова повторил он, но уже не очень уверенно. — А ты ее не спрашивал?
На это Петька ничего не ответил.
Но тут послышался голос Короткова:
— А из-за чего же драка?
— Это наше дело, — ответил Петька.
Определенно мой друг в эти минуты был на высоте.
А у Короткова составилось свое мнение. Он прямо спросил у Величко:
— У вас все?
Умел он вовремя поставить точку, если видел, что один разговор затягивается и пора начинать другой. Знал, когда надо повернуть поворотный круг, направив и разговор и дело на тот путь, который считал единственно правильным.
— Хм!.. — презрительно усмехнулся машинист и поднялся.
Коротков тоже поднялся, опираясь на стол.
— Да. Мы тут разберемся.
— Конечно, ваше дело партийное, а мое дело отцовское. И поскольку у вас дошло до любви и даже до хулиганства, то я и сам должен свои меры принять. Семейные.
