Московские эбани | страница 29



Она была столь ошеломлена, что даже не решилась спросить, что она будет делать с этими чайниками — никому ненужными в её Реутово, это же не Афганистан! Да и почему её вдруг должны зарезать, если она его спросит о чем-нибудь более, не может же быть, чтобы эта затертая гостиница была начинена подслушивающей аппаратурой. Нет, она не о чем не спрашивала Садама своих надежд. Она проплакала два дня в тиши своей комнатенки, и поехала на вокзал. До поезда ждать было долго. Она хотела сдать чайники в камеру хранения, но дежурный камеры хранения, увидев гору коробок, заворчал, словно лохмато-дремучий сторожевой пес о том, что все с ума словно посходили, у него уже места нет, из-за этих чайников!.. Тут-то она и узнала, что чайники сдал, человек, по всей описаниям сходный с её Хусейном и сдавал он не один, а с "сожительницей егойной — Нинкой-пьяницей" заведующей складом промтоваров, что недалеко от вокзала.

Так с чайниками и прикатила Зинаида в свою однокомнатную квартирку, что делила напополам с мамой в своем Реутово.

Все ликовали вокруг в эти дни, говоря о победе демократии, сами толком не понимая, что это такое. Но не прошло и двух недель, как многим стало ясно, что это — социалистическая богадельня кончилась. Всех тружеников маминого бюро отпустили в безвременный и неоплачиваемый отпуск. Понятие о счастье сразу всего народа растворилось дымным облачком на горизонте.

О, это «счастье» нищенствующего социализма, когда все гоняются за одними и теми же шмотками, подменяя слово «купил», словом более точным: «достал», смотрят сверху вниз на собеседника, если курят сигареты Мальборо, собирают одни и те же диски, борются за право смотреть видеофильмы! Тратят уйму сил и времени, чтобы вырвать из распределителя, словно из игрального аппарата, нечто такое, чего нет ни у кого, и при этом ходят на работу, чтобы за ежедневные восемь часов ничегонеделания или же тяжелого вкалывания — все равно получать 115 рублей! Женятся и ждут, когда им дадут квартиру. Кто даст? Да дед Пихто — то есть некий бог, в которого никто не верит государство. А оно медлит, тогда рожают ребенка… второго, потому, что квартиру так и не дают, потому, что первому в школу пора и ему нужен присмотр. На втором, обычно останавливались. К его первому классу не рожали третьего — сил не было, но если для того, чтобы на одного человека приходилось менее 6 метров жилплощади, а квартира маячила — вот-вот… рожали и третьего. Таков был стандарт стремлений и мотивации поступков. Покупали серванты, хрусталь, и чувствовали себя людьми современными живущими в соответствии с развитием страны, и общей линии партии. А если пели, под гитару, то, что не выпускалось на пластинках и не пелось ни по радио, ни по телевидению, — уже могли гордиться своим свободомыслием. А на самом деле перекинув свои насущные проблемы на государство, как бы показывали ему фигу исподтишка, словно не атеисты, а хулиганы в церкви. И были счастливы своим лукавством. Ах, как были счастливы!.. Как духовно свободны!.. Но вот объединились единственный раз на баррикадах, и едва победив костный, хотя и неплохо отлаженный механизм государственной машины, похожий на гигантскую сенокосилку, метущий всех под одну гребенку, и тут же все мелкие нюансы общего счастья кончились. Да и счастье строителя социализма, рухнуло, словно дом без фундамента. Осталось индивидуальное счастье. А как это?.. Мало кто понимал. Это ж кем надо быть, чтоб ни кого вокруг не оглядываться?!