На нас смотрела вся станция. Камеры следили за каждым движением, микрофоны за каждым вдохом. Все, вплоть до последнего уборщика, собрались в смотровой. А мы не знали, что делать.
— Сначала снимем с них одежду. Зоя, ножницы.
Я следил за его руками. Вечный тремор исчез без следа. Ашот ловко орудовал инструментами, спокойно переходил от одного стола к другому, к третьему. Глядя на него, мы немного успокоились. Через пять минут картинка "вессарец — вид спереди" открылась перед нами во всей красе. Чужие лежали, не шевелясь. То, что они в сознании, было ясно лишь по колебаниям тканей, по судорогам мышц от наших неумелых прикосновений.
Чешуйчатые тела покрывали пятна ожога — оттенок эпидермиса не походил на цвет, демонстрируемый злополучными флэшэками. Из волдырей вытекало мутное.
Ашот осторожно гладил туловищ вессарцев, что-то шептал. Прислушавшись, я вздрогнул. Он шептал стихи. "Свернувшись в спираль или в светло-зеленом. Надолго"
Еще он шептал: "потерпите, ребятки, сейчас всё пройдёт". Вессарцу на левом столе приходилось хуже прочих. Он попискивал, будто напуганный щенок. "Писк — аналог крика. Выражение гнева, недовольства, дискомфорта, боли", — вспомнилась фраза из путеводителя.
— Глядите, у него в ласте… ну в нижней конечности осколок, — Зойка ловко подхватила зазубренный край щипцами и дёрнула. Писк усилился. Белое потекло по Зойкиному халату.
— Черт. У них похоже регенерации никакой. Ну, в смысле, ничуть не лучше нашей, — Петро растерянно стоял над небольшим по размеру ластоногим, — Господи, а что ж они молчат? Хоть бы сказали что.
— Ничего. Ничего. Главное поддержать. Главное, чтобы поверили. Обрабатывайте раны.
— Так черт его знает, как они на нашу химию реагируют, — Санька рванул за раствором.
— Водичкой Сашенька, водичкой. Тихонечко. Ну, ну… Сейчас пройдёт, — Ашот осторожно вытянул свою руку из перепончатых отростков чужого, — А ты, Зоя, шов накладывай.
— Я ж кардиолог, — взмолилась Зойка.
— Ты врач! Ясно?! — он рявкнул так, что зазвенели инструменты в металлических лотках
— Ясно, Ашот Рубеныч. Я с-сделаю, — Зойка не передразнивала, она нещадно трусила.
* * *
Мы, шатаясь, вышли из операционной часов через семь. Народ вывалил из прокуренной смотровой и молча провожал нас взглядами. Аккуратно зашитые вессарцы, упакованные в сетчатые коконы, болтались в ожоговых ваннах, где вместо специального физраствора пузырилась кислородом обычная H2O. Наверное, это было не правильно. А что еще мы могли? Что?
