Мужчина уныло забарабанил по квитанциям, Алексей бросил беглый взгляд, телефонные счета, много счетов. Родин протянул пухлый конверт.
– Здесь вполне достаточно денег для покрытия расходов, – сказал Алексей.
– Вот спасибо, хорошо, – пробормотал смущенный сыщик, пряча конверт в нагрудном кармане куртки.
– Вы мне скажите, у меня есть хоть какая-то надежда? – спросил Родин.
– Да надежда всегда имеется, как же без надежды-то, – частушечным голосом зачастил детектив со стажем, – но ведь, милый мой, в стране пропадает ежедневно сотни тысяч, и это все люди, они тоже чьи-то невесты, сестры, матери, сыновья и братья. И все числятся без вести пропавшими.
– И что, никого не находят? – произнес, будто прочитал приговор, Алексей Родин.
– Иногда находят, – склоняя голову куда-то вбок, уклончиво и осторожно ответил бывший опер.
– То есть вы хотите сказать?.. – задал ровно половину вопроса Родин.
Сыщик медлил с ответом, он не хотел мучить Алексея. Нельзя же сказать и без того расстроенному клиенту, что вместо его возлюбленной когда-нибудь отыщется развалившийся на части труп.
– Хочу заметить, что надежда всегда есть, надо ждать, может, когда-нибудь выплывет, – сказал, наконец, частный детектив и, спохватившись, добавил: – Не тело выплывет, конечно же, а информация. Вот что я имею в виду.
– Ясно, – сказал Родин и вышел из узкой комнаты.
Надежды больше не было. Она умерла. Последняя надежда умерла. Никаких эмоций и чувств не было. Внутри царствовали лишь пустота и холод, будто кто-то вмонтировал в тело Родина морозильную камеру, нещадно расточавшую по всему организму ледяную мглу. Жизнь утратила смысл. Можно было тупо работать ради денег, но даже деньги не радовали, они стали пустыми и мятыми бумажками, напоминавшими оплаченные квитанции за бесполезные телефонные переговоры. Родин вернулся в офис. Он долго смотрел на кипу документов, не понимая, что перед ним находится. Кажется, что-то живое, одушевленное. Алексей потрогал пухлую стопку руками, ощутил пальцами мягкую податливость бумажного, шелковистого глянца, вгляделся в буквы, цифры, строчки. Смысла не было. Его вообще не было. Нигде, никогда, ни в чем. Изначально. Алексей Родин стал живым мертвецом. Он посмотрел на свои руки, лежавшие на стопке договоров. Руки как руки, обычные, мужские, с редкими волосками на тыльной стороне ладони. Длинные, узкие пальцы, тонкие сочленения, круглые ногти. И вдруг руки словно отделились от организма. Они превратились в отдельные части, живущие сами по себе вполне самостоятельной жизнью. И Алексей Родин наконец понял, что такое истинное страдание – это тот самый миг, существующий в пространстве, в вечности, безжалостно раздирающий единое целое на мелкие кусочки.
