– И чем все это закончилось? – сказала я, решительно вылезая из-под одеяла.
– Я увез тебя домой, иначе ты еще таких дел наворотила бы, мама – не горюй, за год не разобрались бы, – сказал Лешка и поднес к моим губам кусочек куриного мяса, – ешь давай, а то снова грохнешься в обморок.
Я с гневом отвела его руку, сначала рассердилась на себя, затем, соблюдая очередность, почему-то на него. Наверное, мне больше не на кого было сердиться. Отбросив одеяло, встала и подошла к креслу, нашла свою одежду.
– Лешка, спасибо тебе за все, ты – мой настоящий друг, – сказала я, путаясь в брючинах, – а где была Сонька? С ней-то все в порядке, надеюсь?
– Сонька была до самого конца, она утешала Олега Александровича, он же очень расстроился, – угрюмо буркнул Лешка и вышел из комнаты.
Деликатный парень Соколов. Оставил меня одну, чтобы не смущать своим присутствием, пока я одеваюсь. Одежда меня не слушалась. Свитер выворачивался наизнанку, джинсы не влезали, из расчески вылетали зубья. Больше всего в этой истории меня беспокоил лишь один вопрос – а смогла ли в финале утешить вездесущая Сонька безутешного Зимина? Впрочем, все случилось, как случилось. Сама виновата. Хотела выставить себя гордячкой, а получила по морде, по морде, по морде. И поделом мне. Я тихонько выскользнула из квартиры Соколова, не стала беспокоить Лешку, он громыхал на кухне чем-то металлическим, наверное, пытался зажарить кусок курицы. Когда я закрыла дверь, на кухне что-то зазвенело. Соколов явно разбил тарелку. На счастье разбил. На свое, не на мое. А моя жизнь разлетелась вдребезги, как тарелка, на мелкие осколки. Я собиралась стать звездой за три недели. И не стала. Ничего не успела сделать. Мое время безвозвратно ушло. Гениальная идея осталась невоплощенной. Даже мои статьи до сих пор не опубликованы. Каждый человек рождается для того, чтобы светить другим. Он должен освещать путь заблудшим и потерявшимся среди трех сосен. Так устроен мир – сегодня светит одна звезда, а завтра она ищет священный огонь в другой, соседней. Звезды обязаны согревать друг друга. И так без конца и начала. А я, кажется, утратила свое высокое предназначение.
Я лежала на кровати, упрямо рассматривая потолок. Там не было ничего интересного. Потолок как потолок. Белая гашеная известь, небольшие потеки в углах – раньше я их не замечала. Сейчас видела все – и маленькую трещинку, и небольшую выбоинку, и крохотную точечку. Мое внутреннее зрение заметно обострилось. Наверное, от психологического потрясения. Мне было от чего потрясаться и от кого прятаться. В человеческой судьбе не сразу можно разглядеть огрехи и пробоины. Они скрыты внутри, но наступает момент, и все потаенное вылезает наружу, ведь от людских глаз не скроешься. Мне нужно было жить дальше, а как, я пока не знала. Поэтому проводила все дни в горизонтальном положении. Меня изводила безнадежная хандра. Телефон безжизненно валялся на полу, как раздавленный таракан. Выхода не было, как мне казалось. Работу найти не сложно, но для того, чтобы куда-нибудь устроиться, нужно было уволиться с прежнего места. Из редакции мне не звонили, наверное, выжидали, казнили временем, склоняя девушку на унижение. А мне не хотелось идти за расчетом. Хотела попросить Соколова, чтобы он рассчитался за меня, но совесть не позволила обращаться к нему с просьбой. И я решила подождать до лучших времен и принялась вылеживать удачу на кровати. Рано или поздно мне позвонят из отдела кадров. И тогда я наберусь мужества и схожу за расчетом. А потом найду другую работу. Соглашусь на любую. Вымороченное решение показалось мне мудрым и правильным. В тоскливом ожидании проходили дни, один за другим, – серые и одинаковые. Нет, дни как раз стояли солнечные и погожие, но для меня это ничего не значило. Прошла неделя, еще одна, третья, а я не отрывала пристального взгляда от потолка, замерла в своей тоске как амеба. Неподвижный «таракан» лежал-лежал на полу, молчал как мертвый и вдруг ожил, завертелся во все стороны, напыжился, посинел и, наконец, залился звонкой трелью.
