Зато вечером случилось обыкновенное чудо. Мне позвонил Зимин и пригласил на ужин. Я не смогла отказаться от высокого приглашения. Ха-ха, в действительности, когда он позвонил, я обезумела, услышав его голос. В один миг сошла с тормозов, стала похожей на ту, что пишет объявления, ведь все девушки одинаковы. С трудом одолела день, едва дожив до вечера, – время нудно тянулось-тянулось-тянулось, как резина. Но все кончается на этом свете, наконец настала минута, когда часовая стрелка остановилась на пяти. Сотрудники редакции обычно уходят в семь-восемь-девять-десять часов вечера. Я сбежала пораньше, тайком, по-шпионски, уходила по лестнице, минуя лифт, чтобы ненароком не столкнуться с коллегами. Они же в момент вычислят адюльтер. Писаки – народ чувствительный. Интригу нутром чуют. Дома долго выбирала наряд, потом надела то, что первым попалось под руку. Находилась в состоянии агонии, мой разум отключился на время, мною распоряжались эмоции. Я была счастлива.
Олег Александрович слегка опоздал, точнее, немного задержался, видимо, хотел растянуть удовольствие. Он назначил свидание в дорогом ресторане. Я уже начала волноваться, судорожно пересчитывая мелочь в кошельке, но он влетел как ошпаренный, увидев меня, обрадовался, заулыбался. А меня будто в кипятке сварили. Я вся обмякла, сникла, но потом выпрямилась, вытянулась, как струна. Видела себя со стороны и не верила, что все это происходит со мной. Ведь это не я сижу за столом. И это не Зимин, а кто-то другой. Больно ущипнула свое запястье, чувствительно, значит, это все-таки – я. А напротив меня – Зимин. Настоящий, не выдуманный, реальный, он пришел ко мне явно не из промежуточного состояния.
– Даша, безумно рад увидеть вас в приличной обстановке, – сказал Зимин и швырнул меню в сторону.
Олег Александрович что-то сказал официанту на ухо, и тот быстро соорудил на столе пышное изобилие, как на картинах фламандцев. Получилось вполне художественно и эстетично. Но мы не притронулись к еде. Нам было не до этого.
– Я тоже хотела увидеть вас, Олег Александрович, – едва слышно прошептала я.
Мне хотелось рассказать ему о своих злоключениях, служебных интригах, личных обидах и всеобщем отчуждении. Но в присутствии Зимина мой язык прилип к гортани. Обиды и интриги потеряли значение. Мы болтали о пустяках, смеялись, молчали, но это было другое молчание, нежели с Никитой. Молчание говорило нам больше слов. Мы купались в единении, и на планете больше не было одиночества. Я вдруг поняла, что такое любовь. Когда любят двое, одиночество покидает грешную землю. Все человечество избавляется от него на короткий миг. Хотя бы на одну секунду люди планеты ощущают всеобщее родство душ.
