Водитель между тем явно паниковал – метался взад и вперед по посту, снимал шапку и нахлобучивал ее снова, открывал было рот, чтобы что-то сказать, но не решался, смотрел на часы и хватался за голову... Гаишник хранил суровое молчание, но внутренне удивлялся – чего так переживать-то? Подумаешь, Новый Год... Можно подумать, Грише Гуеву неохота дома водку пить? А вон, приходится тут сидеть. И ты посидишь, ничего страшного...
Водитель, между тем, наконец на что-то решился:
- Слушай, прапорщик! Я тебе все как есть скажу – нельзя меня задерживать!
- Это еще почему?
- Эх, не хотел говорить, но... Это не просто бычок. Это ТОТ САМЫЙ бычок!
- Какой такой «тот самый»?
- Ну, год сейчас какой наступает?
- Две тысячи девятый, само собой...
- Да я не о том! Какого зверя год?
- Год быка. Ты хочешь сказать, что...
- Да-да! Это тот самый бык! И если я его не привезу – то все! Трындец всему!
Прапорщик несколько секунд смотрел на водителя непонимающе, а потом, неожиданно, уперся руками в стол и громко расхохотался.
- Ну, ты даешь, водила! Всякое мне тут рассказывали, чтобы отмазаться, но такого еще никто не отмочил! Ой, не могу, насмешил! Бык у него тот самый! Ты мне еще про Деда Мороза расскажи!
- А что про него рассказывать, - удивленно спросил водитель, - У него своя работа, у меня своя...
- Ой, не могу! – загибался от смеха гаишник, - Вот фантазия у тебя!
- Не веришь? –взвился водитель, – Пойдем! А, плевать на все! Пойдем, я покажу!
- Да брось ты,- сказал гаишник, - Ты пошутил, я посмеялся и хватит.
- Нет уж, пойдем! Ты же груз не проверял? Вдруг у меня там не бычок, а гигантский хищный утконос с коровьим бешенством? Где твоя бдительность?
- Ну... Ладно, пойдем, покажешь... – неуверенно сказал прапорщик, - Но вообще шутка подзатянулась.
Водитель, тихо ругаясь, распускал обвязку тента, продергивал задубевшие веревки сквозь кольца креплений, а Гриша Гуев нервно переминался с ноги на ногу – на улице изрядно подморозило. Когда грязный матерчатый полог был наконец откинут, вокруг кузова разлилось слабое, но отчетливое желтое сияние, и на прапорщика уставились большие добрые глаза.
Молодой бычок был удивительного цвета – желтый как новорожденный цыпленок. От его шерсти исходило приятное теплое свечение, а на морде было написано доброжелательное любопытство. Казалось, на улице стало теплее, а в душе прапорщика зашевелилось какое-то смутное неудобство: то ли выпить хочется, то ли, страшно сказать, совесть проснулась...
