Карфагена не будет | страница 26
— В окно я, Никитка, не заглядывал.
— Врешь!
— Честное!
Никита оттолкнул Костю и выскочил на улицу.
Лунный свет лежал на сугробах. В густых вечерних сумерках ярко мерцали окна домов. Где-то вдалеке фыркали лошади, слышался скрип снега под полозьями саней, приглушенные голоса. Никита прыгнул через низкий забор палисадника, подбежал к окну и, упав на колени, углубился в изучение следов. Неизвестный был в ботинках. Это можно было определить по отпечаткам подошв, на носках которых были четко различимы подковки, а на каблуках — пластинки для крепления коньков. У забора на снегу валялась оторванная доска. «Вот почему я слышал скрежет, — подумал Никита, поднимая находку. — Ржавый гвоздь всегда со скрежетом из дерева вытаскивается». А дальше? А дальше, пожалуй, сам Шерлок Холмс, знаменитый сыщик, развел бы руками.
Косте наскучило сидеть в избе одному, и он пустился на розыски друга. Во дворе Никиты не было, в сарае тоже. Выйдя за ворота, Костя увидел его на коленях под окном. Он что-то пристально рассматривал.
— Чего ищешь?
Никита даже подскочил: так неожиданно прозвучал за его спиной голос. Но, узнав товарища, успокоился и с деланным равнодушием ответил:
— Оторвал кто-то доску у забора… Холодно-то как… Морозец! Костя, почему ты опоздал? Одаренность показываешь?
— Рисовать сел и забыл. Я, Никитка, и не обедал даже.
— Забыл?
— Забыл.
— Эх, ты-ы-ы! — Никита потер ладонями замерзшие уши, зябко передернул плечами и, ни слова не говоря, зашагал к калитке.
— Не виноват я, — оправдывался Костя, следуя по пятам. — Нашло на меня. Сижу и рисую. Мать ругаться стала. «Я, говорит, все краски в помойную яму выброшу!» Такая-то жизнь!
— Прийти в шесть часов должен был, — напомнил Никита, — а уже восьмой. Когда в МТС поедем?
— Завтра, — охотно предложил Костя.
— Поедем сегодня, — отрезал Никита. — Привыкай слово держать. В армии тебе бы за такое поведение сто нарядов дали.
— Уж и сто! Столько за один раз не дают.
— Как одаренной личности можно. Мы тебя, Костя, на сборе разберем.
— Не надо. Я стану слово держать.
В кухне было тепло, даже жарко. Костя начал раздеваться, рассказывая о новой картине.
— Пшеница, как море. Широко-широко во все стороны! Комбайн идет, как корабль плывет, а на мостике за штурвалом — пионер, и красный галстук ветер развевает. Хорошо? То-то.
— Раздеваться надумал? — спросил Никита. — Я сказал, что в МТС поедем.
— Поздно!
— Илья Васильевич ждет нас. Обманывать его, значит, будем? Какой ты староста кружка? Зря тебя выбрали. Завтра первое занятие, а ты палец о палец не ударишь. Надевай шапку.