— Это вопрос нескольких дней.
Я посмотрела на него, но ничего не ответила. Вместо этого я подошла к медбрату, который уставился в телевизор, и просила его:
— Насколько это серьезно?
— О чем вы?
Я присела на диван рядом с ним:
— Эрик станет снова нормальным?
Медбрат с фамилией Поттер на табличке странно посмотрел на меня — одновременно сочувственно и отстраненно.
— Никто не знает наверняка. Но мне кажется, что нет.
И после паузы он добавил очень тихо:
— Я видел рентгеновские снимки.
Он наклонился вперед, прокашлялся и очень быстро и тихо проговорил — я едва успела расслышать:
— Абнормальная атрофия. — Снова сделал вид, что закашлялся, и добавил: — Мозг словно съежился внутри.
Я знала, что такое абнормальная атрофия мозга: мозг все уменьшается и уменьшается внутри черепа, пока от него ничего не останется. Это характерно для болезни Альцгеймера и ничем не лечится. Я видела множество пациентов с такой болезнью, когда подрабатывала в больнице.
Поттер положил руку мне на плечо и уже обычным тоном сказал:
— Вам не стоит волноваться. За ним хорошо ухаживают. И сами видите — ему весело.
Я кивнула, хотя прекрасно знала, что пациенты с болезнью Альцгеймера чаще бывают несчастными, чем счастливыми. Словно прочитав ее мысли, Поттер добавил:
— Он все время рад. Поразительно.
Мне показалось, что он просто хочет утешить меня.
— Они прекратили эксперимент? — спросила я.
— Нет, эксперимент продолжается.
— И что, Эрик тоже продолжает принимать по три таблетки в день?
— Конечно, я же сказал, что эксперимент продолжается.
Поттер улыбнулся, но как-то отстранений, и я поняла, что пора уходить. Я поднялась, попросила как следует заботиться об Эрике и вышла в гостиную, где меня ждали остальные.
— Что тебе сказали? — спросил бледный как мел Педер.
— Он ничего не знает, — солгала я, зная, что мне нельзя выдавать медбрата, который сильно рисковал, рассказав мне правду, и добавила: — Но его состояние внушает мне опасение.
Вернувшись домой вместе с Юханнесом, я притянула его к себе и начала целовать и ласкать. Пока он нарочито громко стонал, я прошептала ему на ухо все, что мне удалось узнать.
Эрика, Шелля и еще тринадцать участников эксперимента сдали на органы. Это была официальная информация, неофициальная же — та, что шепталась, кашлялась, распространялась в виде шифровок и туманных сообщений, — была настолько сумбурной, что трудно было распознать, где правда, а где вымысел. Из всей этой каши можно было выудить только следующее: при изготовлении препарата была допущена ошибка, и вместо одной составляющей была добавлена другая, обычно использующаяся при изготовлении химического оружия. Обнаружив это, руководство фармацевтической компании немедленно уведомило Резервный банк, чье руководство в свою очередь приняло решение сдать на органы всех пятнадцать пострадавших участников эксперимента, так как процессы, прошедшие с их мозгом, были необратимыми. Они сработали быстро и эффективно: спасли то, что можно было еще спасти в телах пострадавших, и предотвратили панику в коллективе.
