И приехал в Ярославль сенатский экзекутор — худенький человечек с орденом на шее и шпажонкой, привешенной сбоку, — для сенатской ревизии откупов по вину и соли. Началось в городе светопреставление, потому как кто на Руси ни в чём не грешен? За худеньким старикашкой при шпажонке да орденке смотри да смотри! Нынче ты здесь, а завтра в Рогервик[14] или Сибирь упекут…
А старичок день в присутствии, как заноза, сидит, бумаги листает, откупщиков исповедует, вечерами, поди ж ты, пристрастился комедию смотреть.
Сидит довольнёшенек, а иной раз и в ладоши плескает. Ему уж уважительные купцы стали и лошадей подавать, С комедии домой отвозить.
Вздохнул Фёдор свободнее. И воевода, и Гурьев, и иные мучители, видя пристрастие старичка к театру, в гонении своём поотстали, не до того… А старичок Фёдора к себе призвал, о театре спрашивал — как да что… Сказывал о петербургских театрах, поучал к действию, сам «Хорева» наизусть страницами произносил и итальянские арии с большой натугой пел… Удивительный старичок! Однако со смотрителями сообща сидеть не пожелал, и ставили ему кресло на сцену. Сидел одобряя, иной раз и сердился. А то, войдя в раж, и тростью незадачливых актёров потчевал — всё шло на пользу.
Так около года и прожил старик в Ярославле, комедиантам благоволения выказывая, откупщикам — немилосердие и пристрастие…
* * *
«Вам, благодетель и покровитель мой, к сему описанию древнего града, добавлю об одной диковине, досель, кроме столиц, мною нигде не виданной.
Здешним заводчиком Волковым Фёдором строен и содержится театр для показа тражедий и комедий, и к тому охотники, от разных должностей и сословий, собраны. Между оными многие довольно способностей имеют, а склонность чрезмерную. Здешние, низкие степени, народ столь великую жадность к нему показал, что, оставя другие свои забавы, ежедневно на оное зрелище собирается».
Долго скрипел пером неугомонный старичок. Дописав, пересыпал листы песком, лучину тонкую запалил и, плавя рыжий сургуч, слезами его опечатал один пакет печатью большой, другой — малой печаткой, снятой с большого пальца.
Явился присланный полицмейстером курьер, и помчали кони в столицу сумку «с казенной надобностью» — рапорт в сенат экзекутора, от него же частное письмо господину обер-прокурору, его светлости князю Трубецкому… И не знали ярославские комедианты, что путями-дорогами, закусив удила и растрепав по ветру плеск бубенцов, мчались не ямские сытые кони, а кони их судьбы.
