— Чья водка? — спросил дежурный офицер.
Дело в том, что накануне в дивизионе произошло чепе. На соседнем корабле, тоже, кстати, новеньком, с завода, и тоже команда собиралась по принципу с мира по нитке, матросы принесли водку, кто-то там у них напился, были неприятности. Дежурные теперь в оба смотрели.
Но мы-то и не собирались водку покупать. Даже разговора на эту тему не было. Все вместе к киоску ходили воду пить. Только Гришка Боев в шлюпке оставался. Выходит, это он успел в магазин сбегать, бутылку под днищем закрепить. И ничего не сказал.
— Ничейная? — спросил дежурный офицер и на наших глазах разбил бутылку.
Гришка не шелохнулся. Глазом не моргнул. Мы стояли как оплеванные.
— Так…
Дежурный офицер внимательно посмотрел на каждого из нас.
— Я вас наказываю, старшина Воробьев, — сказал он нашему сигнальщику. — Ваше увольнение на берег отменяю. За то, что водку пытались пронести.
Мы только что из похода вернулись. Первое увольнение на берег было. Воробьева девчонка на берегу ждала…
После такого решения дежурного офицера мы в кубрике собрались. Серьезный разговор в кубрике пошел, вроде крутой волны.
— Почему я должен раскалываться! — кричал Гришка и спрашивал: — Где же взаимовыручка?
— А как тебя понять? — тоже спрашивал и тоже на крик штурманский электрик Лосев. — Почему за тебя должен страдать Воробьев?
— Страдальца нашел! — упирался на своем Боев. — Воробьев раз не сходит на берег, и дело с концом. Мне все припомнят! Я на особой заметке! Трудно, что ли, понять!
Не укладывались в моей голове Гришкины слова, но что-то в них было. Я по себе знал, если человек на особой заметке, с него двойной спрос. Надо было что-то предпринять, отвести удар от Воробьева и в то же время выгородить этого Боева. Тогда я и решился взять вину на себя. Встал, молча вышел из кубрика.
— Разрешите, товарищ лейтенант? — обратился я к дежурному офицеру.
— Да, юнга, в чем дело?
— Я это… сознаться пришел.
— В чем?
— В общем… Я водку хотел пронести.
— Почему не сознались сразу?
— Не знаю… Испугался…
— Трусость — порок, — сказал лейтенант. — Для моряка двойной порок.
Он стал говорить о дисциплине, об ответственности каждого за чистое имя корабля, дивизиона. Говорил долго. Потом отпустил меня. Пообещал обо всем доложить нашему непосредственному начальству. А чуть позже и вовсе глупость произошла. Следом за мной у дежурного офицера побывали все наши гребцы, кроме Боева, каждый взял проступок на себя. Вся эта история на следующий же день дошла до замполита. Крутов вызвал Воробьева и Боева. Больше он никого не вызывал. Боев во всем сознался, а о чем замполит разговаривал с Воробьевым, осталось в тайне. Прошло уже несколько дней. Может быть, замполит меня по этому поводу вызывает? Во всяком случае, для себя я ничего хорошего от вызова к начальству никогда не жду.
