— Врешь. Говори, что хотела сказать?
Тася помолчала.
— Говорить хорошо, когда тебя понимают, но если не понимают и не хотят понять — ой как плохо! Тогда и говорить-то совсем не хочется. — В голосе ее слышалась неподдельная тоска.
Пестунов посмотрел на девушку искоса. Она стояла, как и днем, прислонившись к перилам, и рассеянно смотрела на потухающую зарю. Маленькая, съежившаяся от холода, она казалась жалкой и одинокой.
Пестунов увидел, что она совсем еще молода, совсем девчонка, и ему стало жаль ее. Но он не подал вида и небрежно бросил на тропинку окурок.
— А помните, — сказала вдруг Тася с какой-то новой интонацией в голосе, и Пестунов невольно насторожился, — партийное собрание было зимой, открытое?…
— Ну?…
— Вы тогда выступали. Я помню, как вы говорили, что надо поднимать хозяйство, выполнять задачи, которые партия поставила. — Тасин голос зазвучал уверенней, тверже, и объездчик еще больше насторожился. — Вы тогда здорово раскритиковали здешнего бригадира, прямо разнесли его в пух и прах…
— Ну, это ты брось, — сказал Пестунов, прервав ее. — Рано тебе меня учить. Я тебе в папаши гожусь. Утри под носом, а потом поучай.
Тася побледнела от обиды и срывающимся голосом сказала:
— Всё равно вам придется отвечать за свои поступки.
— Что? — резко обернулся он, посмотрел на нее исподлобья, махнул рукой и пошел на сеновал.
Бабка захлопнула створки окна — видимо, подслушивала. Тася долго стояла на крыльце в раздумье. Сначала она не хотела идти в избу, подумала, что надо искать другое место для ночлега, но потом решила: «Назло ему пойду и лягу! Сердится — ну и наплевать! Подумаешь!..»
Ночью Пестунов спал скверно, ворочался без конца на охапке прошлогоднего сена, несколько раз просыпался. Проснувшись под утро, он услышал в тишине, как по крыше сеновала ходил на цыпочках мелкий и редкий дождик.
К утру дождик прошел. Небо прояснилось. Объездчик вышел во двор, взглянул на небо, на забор, потемневший от сырости, и снял со столбика кошель, намереваясь идти на озеро. Кошель, повешенный вчера для просушки, еще больше намок от дождя.
Пестунов замешкался со сборами и справился только тогда, когда взошло солнце и первые лучи его заглянули в окна, озарив комнату розовым теплым светом.
Он увидел, как солнечный луч осветил лицо девушки, спавшей на кровати напротив окна. Вспомнил вчерашний разговор и предостерегающее: «И ответите!»
«Чертова девка! — подумал он, — ответственностью пугает!» Сел на лавку, свернул самокрутку и задумался. «А что если бы парторг Егор Исаев не заболел и не слег в больницу? Ведь его, Пестунова, обязательно бы обсудили на партийном собрании и по меньшей мере объявили выговор». От этой мысли ему стало неприятно, к сердцу прокрался холодок.
