— Правда? — вскинулся Вася.
— Точно. Проверено, — подтвердил Иван Степанович.
— Вот только коровы мы не держим.
— А колхоз на что? Колхоз раненого человека всегда поддержит. Да и соседи не оставят в беде.
— Это верно, — согласился Вася. — Ох, только бы выздороветь — снова человеком себя почувствовать!
Он ожил, заговорил горячо, увлеченно. Даже голос у него изменился — стал звонким. Он рассказывал, какая чудесная у них деревня, какие красивые места вокруг. Он мечтал, как будет работать в колхозе, ходить на рыбалку, промышлять белку ставить капканы на зайцев…
«Пусть сбудутся твои мечты, Вася», — думал я, засыпая.
Тяжело было на другой день пускаться в путь. Каждый шаг давался с трудом. Болели натруженные ходьбой ноги, но постепенно мышцы разогрелись, и идти стало гораздо легче. Легче и веселее, потому что позади остались болота, вода, грязь. Места пошли высокие, сухие. Светлый сосновый бор, окружал нас. Высокие стройные сосны стояли обочь дороги. Они не теснились, не заслоняли друг друга, каждая давала возможность соседке пользовался светом и теплом солнца.
Мы полной грудью вдыхали удивительно чистый воздух, наполненный ароматом соснового леса
— Эх, побелковать бы здесь! — вздохнул Иван Степанович. — Да где уж теперь с одной-то рукой…
Через несколько километров нас догнала бойко рысившая почтовая лошадь. В телеге, свесив ноги, ссутулившись, сидел Вася. Он улыбнулся нам, показав белые молодые зубы, бескровные десны. Долго махал нам рукой. Мы тоже махали ему вслед.
На последней станции, нам повезло. Надо было срочно доставить в деревню Буткан двух колхозных лошадей. Иван Степанович сразу же вызвался сделать это. И вот мы с ним, даже не отдохнув с дороги, взгромоздились на лохматых неказистых лошаденок. Они были худые, кожа да кости, но, чувствуя дорогу домой, шли бойко, временами даже пытаясь перейти на рысь.
Уж лучше бы они шли шагом! У моей лошади была такая тряская рысь да вдобавок так выступали кости хребта, что мне казалось, будто я подпрыгиваю на доске, поставленной ребром. Но несмотря на это, настроение было отличное. Иван Степанович даже затянул песню:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед…
Ночь была ясная, звездная, светил месяц, дорога была хорошо видна. Подмораживало, и у меня стали мерзнуть ноги. Через некоторое время я уже мучался: болел зад, натертый острым лошадиным хребтом, нестерпимо ныли окоченевшие ноги, их как будто сжимали тисками.
«Терпи, терпи!», — внушал я сам себе. — Ведь терпит же лошадь, а ей еще хуже приходится. Она сама идет да еще и тебя, дурака, на спине везет».
