— Расскажи, Петрович! — закричали, захлопали ребята.
— Пришел я с моря домой в свою деревушку. Как положено, жена истопила баньку. «Ну, — думаю, — отведу душу парком да березовым веничком». Разделся в предбаннике, захожу. Только нагнулся фонарь «летучую мышь» зажечь, вдруг как свистанет меня кто-то сзади по мягкому месту, да таково-то хлестко! Света я не взвидел. Голышом до дому летел. Всех перепугал… Ну, потом, конечно, пришел в себя, схватил ружье — и к бане. «Что за нечистый дух, — думаю, — со мной такую нехорошую шутку сыграл?..» А что оказалось? Бочонок деревянный с водой в бане стоял, а на нем обруч лопнул. Вот им-то мне и присчиталось…
В заключение концерта Геня Сабинин предложил спеть хором песню «Священная война» и первый, вытянувшись, как по стойке «смирно», начал:
Вставай, страна огромная…
Обе бригады подхватили:
…Вставай на смертный бой…
Гневным, суровым, торжественным словам песни как будто аккомпанировало море, которое грозно шумело совсем рядом с палаткой. Песня звучала, как гимн, и лица под стать песне стали строже, суровее.
Концерт закончился, но ребята не расходились. Пели песни: и «Ермака», и «По военной дороге», и про танкистов…
Четыре дня нас мучила жажда, а на пятый шторм неожиданно стих. Засинело небо, неузнаваемо изменилось море, ласково заплескали волны.
— Хороша погодка! — говорил умывающийся на берегу Петрович. Его глаза, каждая морщина обветренного лица так и сияли. Ребята бодро выскакивали из палаток. Только Геня Перфильев, обычно спокойный, немногословный, а теперь расстроенный, злой, вовсю распекал своего друга Арсю Бакова, который с виноватым понурым видом стоял перед ним.
— Изобретатель! Кухтыль ты, как есть кухтыль! Что я теперь без штанов из-за тебя должен ходить?
Оказывается, Арся Баков придумал легкий способ стирки белья. Он на мелком месте подложил под большой камень рукав рубашки и часть брючины, чтобы все остальное свободно полоскалось в воде. Он решил, что волны лучше любой прачки выстирают ему одежду и уговорил сделать то же самое друга своего Геню Перфильева. Но прошел шторм — и не только рубашки и брюк, но даже и большого камня не оказалось на месте…
— Берите парус. Готовьте шлюпку. Грузите бочки, — командовал Петрович, помогая нам в сборах.
— Эх, бочка ты бочка! Жила у попа дочка… — балагурил он.
И вот уже надулся парус, шлюпка чуть накренилась набок, весело зажурчала вода. Лодка, мягко покачиваясь, прошла мимо хорошо знакомого теперь птичьего базара с его неумолкающим гомоном.
