В мертвых холодном песке
Стану и я песчинкой,
На голубом виске
Разведу лепестки и тычинки.
Луна пролетает, горя,
Только не эта, другая.
Мертвых холодных моря
Без берегов и без края.
Подросток — только он один — он одинокость с Богом делит,
Но уж зовет поводыря его душа, привстав над телом.
Никогда ты не будешь уже одиноким — это верно тебе говорю —
Духи липнут к душе — всюду кто-нибудь будет — в аду ли, в раю.
Душ замученных промчался темный ветер,
Черный лед блокады пронесли,
В нем, как мухи в янтаре, лежали дети,
Мед давали им — не ели, не могли.
Их к столу накрытому позвали,
Со стола у Господа у Бога
Ничего они не брали
И смотрели хоть без глаз, но строго.
И ребром холодным отбивали
По своим по животам поход-тревогу.
И тогда багровый лед швырнули вниз
И разбили о Дворцовую колонну,
И тогда они построились в колонны
И сребристым прахом унеслись…
Может, я безумна? — о йес!
Ах, покойников шумит бор сырой и лес.
Ах, чего же вы шумите, что вы стонете?
Не ходила на кладбище по ночам.
Так чего ж вы стали видимы и гоните?
И не тратьтесь на меня по пустякам.
И ты, поэт, нездешний друг!
Но и тебя мне видеть жутко,
Пророс ты черной незабудкой,
Смерть капает из глаз и рук.
Он смерть несет, как будто кружку
Воды колодезной холодной,
Другой грызет ее, как сушку,
И остается все голодный.
Моя душа меня настигла — ой!
Где ты была — неважно, Бог с тобой,
Любовь из пальцев рвется ко всему,
К уроду, к воробью — жилищу Твоему.
А вот и кровь бредет — из крови волоса —
Розовые закатила глаза.
Я человек — она плачет — я жажду!
О Маринетти — тю ля вулю,
Ну так и стражди.
И все-таки могучий Дионис,
Обняв за икры Великий пост,
Под лед летает к рыбам вниз
И ниже — ниже — выше звезд.
И в их смешенье и замесе,
В их черно-белой долгой мессе
Ползу и я в снегах с любовью,
