— Допустим, перешло оно на «хирагана». Мы недавно получили относительно новый японский комп. Он, животное, тужится, работает, прикидывается европейцем, а нет-нет, да и собьется на родной язык.
— Это кто здесь европейцы? Вы, что ли, русские?! — вскидывается Фимка. — Тоже мне… Спору нет, до Рюрика, может, и были. А после — чего только в вас не намешали! Нет, братцы, воля ваша, а вы да татары — один медиальный этнос.
— Татары так не считают.
— Ну и дураки, что не считают. Послушали бы умных евреев, жили бы припеваючи…
Когда появляется Лариска, катя на сервировочном столике просторный поднос с пирогом и какие-то салаты, мы уже достаточно расслаблены и с трудом контролируем лексику и жестикуляцию.
— Лариса! — взыскующим голосом возглашает Фимка. — Я тут одному комиссару уже говорил… А знаешь, чего я больше всего боюсь, когда думаю о тебе?
— Что я выйду замуж, — усмехается она.
— Верно! — поражается Фимка. — Потому что твой муж не обязательно может оказаться толерантен ко мне. И будет меня бить и выставлять на лестницу. И мне не к кому будет приехать в этот паршивый город.
— Можешь приехать, например, ко мне, — замечаю я.
— Ты далеко живешь. И ты не так меня любишь, как Лариска… Лариса! — снова произносит он. — А почему ты меня любишь?
— Я всех люблю. У меня профессия такая.
— Неправда! Это шлюхи обязаны любить всех, им за это платят! А ты — медик. Или ты сейчас кто?
— Среди медиков тоже встречаются шлюхи, — заявляет Лариска, закуривая.
— Это верно. Говно — субстанция универсальная…
— Еще раз выразишься в общественном месте!. — грожу я.
— А что я такого сказал?! — обижается Фимка. — Ах, про говно… Ну, так это не общественное место! Это приватная собственность! А я вообще иностранный подданный. Тебе что, не хватает в жизни дипломатических конфликтов?
— Ты не подданный, — говорит Лариска. — А поддатый.
— Идет коза рогатая, идет коза поддатая… — бормочет Фимка. — Вру я все. А вы сидите, уши развесили! Ну какой я иностранец? Свой я, русский. Я, может быть, русее вас обоих вместе взятых. Чем заняты русские во всем мире? Киряют, чем же еще… Ну, волос у меня черный. Был… Ну, лысина подозрительная. Опять же — фамилия. Но при чем здесь генотип?! Не могу я мыслить на другом языке, хоть убейте вы меня! И не хочу я там жить, плакаться у Стены Плача. Хотя там и хорошо…
— А что. Стена Плача еще стоит? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.
— Стоит. Хотя от нее уже сущая ерунда осталась. Столько народу, столько слез… Лариса!
