Раздвинув тростниковую занавесь, попадаю в комнатку, устланную богатым ковром, имитацией под звериную шкуру. В углу — видеосет с полутораметровым экраном и музыкальный центр. Напротив — низкое овальное ложе под шелковым покрывалом в восточном стиле. Пара кресел, придвинутых к овальному же столику. На полочках и на столе — незатейливая икебана. Единственное окно плотно зашторено и, подозреваю, даже заколочено.
Из прихожей доносятся два голоса: один — Ольги, другой — явно принадлежащий подростку мужеска пола. Оказывается, мы здесь не одни… Впрочем, кто-то же обязан присматривать за жилищем в отсутствие хозяйки!
Дверь негромко хлопает, лязгает замок. Вот теперь мы, кажется, одни.
Ольга неслышно, как танцующая тень, порхает по комнате. Убавляет свет, смахивает невидимую пыль с видеосета, включает негромкую музыку… Все это время я почти лежу в кресле, не чуя ни рук, ни ног от усталости.
Между тем девчонка в своих танцевальных па добирается до встроенного бара, звякает там бутылками. Подходит ко мне с двумя высокими бокалами в руках и, опустившись на колено, один протягивает мне.
— Где у тебя фонор? — спрашиваю я.
— В прихожей.
— Принеси.
— Конечно, господин, — отвечает она, смиренно опуская глаза. Так в ее представлении должна вести себя гейша. Интересно, ведает ли она, что гейши не разгуливают в шортах? — Но сначала я хотела бы исполнить свой профессиональный долг…
— Долг? — Я коротко усмехаюсь. — Что ж, неплохо придумано. Где здесь ванная? От меня разит страхом, как от вонючего козла, я хотел бы смыть его.
Мокрый и жалкий, переступаю порог и с облегчением отгораживаюсь дверью от Гигаполиса. С его уличной вонью, неистребимой сыростью и разлитым в самой атмосфере ощущением тревоги и неуспокоенности. С его криминальной мразью и апокалиптической нечистью. С его проблемами, столь ненавистными мне — главным образом потому, что мне приходится изо дня в день ими безуспешно заниматься.
Здесь свой мир. Здесь хорошо. Пахнет чистым бельем, дезодорантами, пирогом. И, неуловимый, уже витает, желая заявить о себе, аромат свежего кофе.
Лариска, в длинном стеганом халате, с накинутой на плечи шалью, терпеливо ждет моих объяснений.
— Видишь ли… — начинаю я.
И обрываю себя. Не буду я ничего ей объяснять. Она и так все знает. И про мою квартиру на другом конце города. И про то, что не хочу я туда, в этот замусоренный склеп, а хочу к ней, в тепло и негу. И что ее это ни к чему не обязывает, и если она не одна в этот поздний час, то в полном своем женском праве выставить меня к чертовой матери обратно в ночной Гигаполис.
