— Поворачивай, — сказали мне Сиракузовы.
Но я прошёл мимо и сел со своей корзиной за спиной шофёра.
Это ещё больше подействовало на Сиракузовых. Они поняли: начни они пихаться, я бы сразу сказал об этом шофёру.
Две остановки мы ехали молча. Сиракузовы напряжённо дышали мне в затылок. Наконец на третьей остановке они заговорили:
— Ты куда едешь, к бабушке Василисе?
— К бабушке Василисе, — сказали.
— Отскочи! — сразу оживились Сиракузовы. — Это наша бабушка. Она носит фамилию Сиракузовых. И она нас любит.
Я хотел сказать, что это наша общая бабушка, и ещё неизвестно, кого она больше любит, но тут в моей корзине заворочалось и зашуршало, и Сиракузовы сразу забыли про бабушку.
— Что это? — уставились они на меня.
— Кролики, — сказал я.
— Бабушке Василисе?
— Бабушке Василисе.
— Тьфу ты, а мы думали, ты едешь за инвентарными книгами!
Я объяснил, что кролики — подарок дяди Бориса, он давно обещал их бабушке и ещё обещал обои, и вот теперь дарит кроликов. Думает, бабушка свяжет ему за это к зиме тёплые носки и рукавицы.
— А обои тоже дарит? — не слушая, ревниво спросили Сиракузовы.
Они надеялись, что, может быть, мы не всё ещё подарили бабушке и, таким образом, они тоже что-нибудь подарят.
— Тоже, — сказал я. — И не только подарили, но уже и обклеили. Ферапонт Григорьевич достал.
— Ты тоже обклеивал? — спросили Сиракузовы.
Мне очень хотелось сказать, что тоже, но я честно сказал, что это они без меня сделали.
Но Сиракузовы всё равно приуныли: я, по крайней мере, вёз кроликов, а они, кроме заявления, ничего бабушке не везли.
— Покажи кроликов, — убито сказали Сиракузовы.
Я показал.
Они запустили в корзину руки и долго чесали у кроликов за ушами.
— Слушай, — наконец сказали они, — а давай это будет наш общий подарок, а?
Я сразу понял, насколько важным было предложение, которое сделали мне Сиракузовы. От моего ответа зависели теперь и мир, и война.
— Нет, — наконец сказал я Сиракузовым и прикрыл кроликов.
И Сиракузовы тяжело задышали.
— Ладно, — сказали они, — тогда мы припрём вас…
И сунули мне под нос заявление.
— Вы помешались на заявлениях, — сказал я.
— Нам не заявление дорого, — ответили Сиракузовы, — а правда. Истина, иначе говоря.
— Я бы тоже мог написать заявление про кресало, — сказал я.
— Конечно, мог, — передразнили Сиракузовы. — Да что толку, если мы не брали этого кресала!..
Я мрачно посмотрел на них (мрачно потому, что приедут родители — и доказывай им, что не я брал это кресало!).
До самого бабушкиного дома мы хранили угрюмое молчание.
