Списки Меттерлинга | страница 2

дает безупречное, почти исчерпывающее введение в мир неуравновешенного гения, известного современникам под прозвищем «Пражский придурок». Список этот был набросан Меттерлингом в период его работы над «Признаниями монструозного сыра» — отмеченным ошеломляющей философской проникновенностью трудом, в котором Меттерлинг доказал, что Кант не только прискорбным образом заблуждался, создавая свою концепцию вселенной, но к тому же и никогда не платил по счетам. Неприязнь Меттерлинга к крахмалу является типичной для рассматриваемого периода его творчества — когда перечисленное в приведенном выше списке белье вернулось к нему перекрахмаленным, он впал в глубокую депрессию. Его домохозяйка фрау Вейзер писала своим друзьям, что «Герр Меттерлинг по целым дням не выходит из комнаты, оплакивая накрахмаленные в прачечной трусы». Разумеется, Брейер уже указывал на связь между накрахмаленным нижним бельем и постоянно владевшим Меттерлингом чувством, что люди с развитыми челюстями все время шепчутся о нем за его спиной («Меттерлинг: Параноидально-депрессивный психоз и ранние списки», Цейсс-пресс). Следует, впрочем, отметить, что тема не выполненных по недосмотру наставлений возникает всего лишь в одной пьесе Меттерлинга: в «Астме», где Нидлеман по ошибке приносит в Валгаллу проклятый богами теннисный мячик.

Очевидную загадку второго списка

составляют семь пар черных носков, поскольку давно уже признано, что Меттерлинг отдавал предпочтение синему цвету. Действительно, в течение многих лет упоминание любого другого цвета приводило его в неистовство, как-то он даже ткнул Рильке носом в блюдце с медом из-за того, что поэт заявил, будто он предпочитает женщин с карими глазами. Согласно Анне Фрейд («Носки Меттерлинга как олицетворение фаллического материнского начала»: «Психоаналитический журнал», ноябрь 1935), неожиданный переход к носкам более сдержанной расцветки вызван тягостными чувствами, которые Меттерлинг испытывал в связи с «Байройтским инцидентом». Именно в этом городе он, присутствуя на представлении первого акта «Тристана», чихнул, сдув парик с одного из самых богатых покровителей местного оперного театра. Публика попадала на пол в конвульсиях, но Вагнер защитил своего друга, произнеся ставшую ныне классической фразу: «Чихать случается всякому». Тем не менее Козима Вагнер разразилась рыданиями, обвинив Меттерлинга в том, что он намеревался погубить труд ее мужа.