В ту ночь я обедал с Клэр. И через десять минут после того, как официант принес нам счет, мы уже оказались в постели, где я и получил полное представление о западной мысли. С такими гимнастическими способностям Клэр стоило бы поразмыслить об олимпийской карьере. Потом она лежала рядом со мной, разметав по подушке светлые волосы. Наши нагие тела еще оставались сплетенными. Я курил, глядя в потолок.
— Клэр, а что если Киркегор был прав?
— О чем ты?
— Ведь по-настоящему ничего знать невозможно. Можно лишь верить.
— Это абсурдно.
— Не будь такой рационалисткой.
— Я не рационалистка, Кайзер, — она тоже зажгла сигарету. — Я просто не хочу быть онтологичной. Только не сейчас. И не вынесу, если ты станешь онтологичным со мной.
Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губами. И тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
— Тебя.
Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.
— Ты все еще ищешь Бога?
— Есть немного.
— Всесильное существо? Всеединого, Творца Вселенной? Первопричину всех вещей?
— Точно.
— Некто, отвечающий этому описанию, только что прибыл в морг. Так что тебе лучше мотать туда по быстрому.
Это был точно Он, и судя по тому, как Он выглядел, над ним поработали профессионалы.
— Когда Его привезли, Он был уже мертв.
— Где Его нашли?
— В складе на Диланси-стрит.
— Улики?
— Это работа экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.
— Откуда ты знаешь?
— Все сделано тяп-ляп. Никакой системы. Чистый порыв.
— Преступление на почве страсти?
— В самую точку. И это означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.
— Почему я?
— Всем в Управлении известно как ты относишься к святошам.
— Это не делает меня убийцей.
— Убийцей — нет, подозреваемым — да.
Выйдя на улицу, я набрал полные легкие воздуху и попытался прочистить мозги. Я взял такси, поехал в Ньюарк и, не доехав одного квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути пешком. Его Святейшество сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полудюжине полицейских листовок.
— Присаживайся, — сказал он, поднимая глаза от пиццы. И протянул мне руку с перстнем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это его встревожило, уже хорошо. Очко в мою пользу.
— Пиццу будешь?
— Спасибо, Святейшество. Ты ешь, не обращай на меня внимания.
— Ничего не хочешь? Салату?
— Я недавно заправился.
— Дело твое, хотя майонез у них тут — пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с огнем не сыскать.
