- Пожалуйста. Смотрите, если хотите.
Яйца, молоко, масло, ветчина. Все как у людей и с равным правом. Масло, яйца, ветчина - среднестатистический рацион. Правда, живых мышей я не ем, не привык, еще не настолько приспособился.
Если я и ошибка, недоразумение, которое подлые негодяи хотят устранить, то чисто человеческого свойства.
Дверца закрылась, и я снова сложил руки на груди.
- Где же ваш удав? - тихонько спросила мадемуазель Дрейфус.
Она хотела сказать, что мне не надо ничего доказывать и нечего оправдываться, моя человеческая природа для нее не подлежит сомнению, и она понимает, что я не удав.
Мы вернулись в гостиную.
По дороге случилось невероятное. Она пожала мне руку.
Я понял это не сразу, поначалу списав на несчастный случай, каприз праздной конечности, вне всякой связи с системой священного права.
Порог гостиной мы переступили в мире и согласии.
Ламбержак и Бранкадье, склонившись над креслом, разглядывали Голубчика.
- Он прекрасно ухожен, - сказал Ламбержак. - Это ваша заслуга.
- И давно у вас эта страсть к природе? - спросил Бранкадье.
- Не знаю, - уклончиво ответил я, не опуская скрещенных на груди рук. - А что? Мечтать ведь, кажется, никому не возбраняется.
И, поднимая голову все выше, а руки стискивая все крепче, прибавил:
- С природой все не так просто.
- Конечно, проблемы среды, - подхватил Ламбержак. - Виды на грани истребления нуждаются в защите.
- Вся надежда на фактор ошибки, - вымолвил я, но объяснять не стал все равно они бессильны.
- Многие обезьяны, киты и тюлени тоже под угрозой, - сказал Бранкадье.
- Да уж, забот невпроворот, - подтвердил я с самым серьезным видом.
- А некоторые уже почти не существуют, - сказал Ламбержак.
Я проглотил намек не моргнув глазом.
- В общем, есть над чем потрудиться. - Ламбержак потер руки, будто собираясь закусить, и, сверкнув пробором, выпрямился.
- Похвально, очень похвально, - сказал он, глядя мне в лицо. - Видно, что вы-то не сидите сложа руки.
А я как раз изо всех сил сжимал сложенные на груди руки, пока не стало жарко. Руки - ведущий орган для поддержания душевного комфорта.
Я безмолвно овладевал высотой положения. Если бы не разбитые сердца несчастных салфеток, вышел бы вообще без потерь. Но они мучительно краснели вместе с беззащитными ландышами, и я никак не мог прикрыть их.
Мадемуазель Дрейфус, отойдя к окну, где посветлее, наводила красоту. Она ждала, чтобы лишние ушли, но те и в ус не дули. Ничего не поделаешь: среда всегда окружает, осаждает и досаждает.
