— Подвиньтесь… Эй… Мне ничего не видно…
— Ну где же он?
— Да вот же… посмотри…
В кольце людей, под солнцем раскаленным,
Нелепо завалившийся на бок,
Униженно и как-то обреченно
Всем телом извивался осьминог.
Туристы зачарованно глазели,
Шептались, удивлялись… а один
(ну надо ж отличиться, в самом деле!)
Совал ему зачем-то апельсин.
Я тоже, как и все, стояла рядом,
Держа за руку доченьку свою.
Вдруг Женечка промолвила:
— Не надо…
Вы слышите, что я вам говорю?
Не надо мучить бедных осьминогов!
И в этот миг (не знаю, как сказать)
Он посмотрел на нас…… Но, ради Бога…
О, что это за странные глаза?!
В них было столько мудрости и тайны,
Укора, изумления, мольбы —
Последний взгляд мучительно-печальный
В лицо своей безжалостной судьбы.
Крючок вошёл в него наполовину,
Но, вырванный уверенной рукой,
Рассек, как нож, две щупальцы и спину
(хотя, спина являлась головой)
— Ну что ты смотришь, мама? Он погибнет…
Возьми его и кинь скорей за борт!
Я медлю…… не решусь никак… мне стыдно…
Что скажет этот радостный народ?
Ведь осьминог теперь его добыча,
Могу ли я одна за всех решать?
— Скорее, мама! — Женька тихо хнычет.
— Конечно, доченька, — довольно пасовать.
«Да ну вас всех……» — и я, скрепя зубами,
Хватаю в руки это существо
(фу… скользкое… противное…)
— Эй, дама! Вы что это?
— Что????? Я?????? Я ничего…
Короткий всплеск. Толпа в недоуменье.
Мне хорошо. Я счастлива вполне.
Подумаешь — общественное мненье.
Звучит ламбада. Чайки на волне.
И вдруг один матрос сказал:
— Послушай…
Он обречен. Ты зря его спасла.
— Нет… Я спасала не его, а… душу
От черствости, пассивности и зла…
