Светоч | страница 20
Бог милосерден —
он вылечит болью боль…
Врач увеличит безжалостно силу тока,
я позабуду на время о нас с тобой
в жутких конвульсиях
(пытка электрошоком)
Кто-то додумался душу лечить огнём…
Снова и снова мне снится в ночных кошмарах
чёрный, огромный,
чудовищный скорпион
медленно-медленно к сердцу подносит жало.
Где же ты, где же ты, мой аргентинский нож?
Помнишь, как в юности,
метила между пальцев?
Точных бросков нескончаемый, острый дождь.
Странные игры вне логики и абстракций…
Я промахнулась —
и брызнула с пальцев кровь…
Юность ушла.
С той поры пролетели годы.
Щупальца… щупальца… щупальца проводов
душу сжигают присосками электродов.
Странно очнуться и знать, что в Париже ночь.
Город не спит, он живёт по своим законам.
Но просыпаюсь:
в руке аргентинский нож,
лишь не припомню, убила ли я скорпиона?
Как мне хотелось увидеть твоё лицо!
Слышишь, любимый,
я бредила каждый вечер:
«…дайте мне… дайте мне… дайте мне Пикассо…»
Ведь от любви не лечат…… пойми…… не лечат!
Врач-атеист посоветовал «Отче наш…»
Странный он, правда?
Конечно, он очень странный…
Я бы молилась, поверь мне, когда б не кашель,
Но простудилась в приюте «Святая Анна»…
Холодно…… холодно… холодно…
А рентген!
Знаешь ли ты, что на снимке душа крылата?
Это не бронхи с ветвящейся сетью вен,
это не лёгкие…
Милый… постой… Куда ты?
Не уходи!
Пусть ты даже всего лишь сон…
Не покидай меня, слышишь… Зачем так рано?
Хочешь, пиши с меня лики твоих икон,
Хочешь, распни меня в свете оконной рамы.
Нежный мой… нежный мой… ласковый, страшный зверь…
бык андалузский — глаза твои, как рубины…
выбей рогами,
пожалуйста, выбей дверь…
я не могу……… не хочу никакой корриды!
Век скотобоен…
и снова электрошок…
Как милосердны…… о, как милосердны, люди…
— Ну, успокойтесь, безумная…… всё хорошо…
Да, хорошо —
тем, что хуже уже не будет…
28
Между небом и землёй
Ты говорил мне:
«У НАС в Париже…… У ВАС в России…»
Твой взгляд был карий — две спелых вишни,
Мой тёмно-синий.
И ты впивался в меня глазами,
сжимая руку,
Цедил сквозь зубы: «Предашь ведь, знаю…
Предашь ведь, сссука…»
А после долго и безутешно
рыдал в подушку.
Я улыбалась, о чём-то нежно
Шепча на ушко.
Но ты не верил, о, мой Художник,
И хмурил брови.
Твердя, что в Риме таких безбожниц
Рисуют кровью…
Срывал одежды одним движеньем
И нёс нагую
Меня к спартанской своей постели,
И поцелуи
Ложились лёгким горячим слоем
На грудь и плечи.
Мерцали звёзды…
В России полночь, в Париже вечер…
О, этот вечер! Безумный вечер…
Волшебно-пьяный…
Нет, не увечья —
Мы наносили друг другу раны.