«С чего… – Моя гортань неожиданно сужается, каждый звук протискивается через нее с ощутимым трудом. – С чего гм… ты взял?»
«Лучше тебе не знать того, что знаю я, брат. Крепче спать будешь… Что касается Бэтмена, то ты, сам того не понимая, в точку попал. Мы – ночные призраки, нетопыри. Знаешь, какую эмблему нам присвоили в 93-м? Летучую мышь. Нашивок, правда, спецназовцы не носят, вопреки 38-й статье закона о воинской обязанности и военной службе. Вернее, мы предпочитаем пользоваться чужими знаками различия».
К этому моменту я успеваю прокашляться, и мой голос звучит уже не так сдавленно, как минуту назад: «Я где-то читал, что не так давно ввели новый символ ГРУ. Двуглавый орел, сжимающий в лапах стрелы и красную гвоздику».
«Ага, – соглашается товарищ со скучающим видом. – Был такой указ про гвоздики со стрелами. Но, может быть, не для всех подразделений, м-м? Может, некие парадные подразделения существуют для прикрытия других, засекреченных?»
«А что, интересный вопрос», – оживляюсь я.
«Лично я тебе никаких вопросов не задавал, – говорит товарищ, напуская на лицо отсутствующее, почти сонное выражение. – И искать ответы на подобные вопросы не рекомендую. Чисто по-дружески».
«А иначе что будет?» – нахально вопрошаю я.
«А иначе ты потеряешь мое уважение. – Он отодвигает мою записную книжку, на ее место опускает свой костистый кулак и задает свой собственный вопрос: – Скажи-ка, что это такое?»
«Это?»
«Это, это».
Тут, к моему облегчению, кулак разжимается, превратившись в раскрытую ладонь.
«Рука, – отвечаю я, слегка раскачиваясь в такт движению вагона и хмельным волнам, перекатывающимся внутри. – Кажется, правая».
«Абсолютно верно. – Он поощрительно кивает. – Эту руку однажды пожал мне на прощание некто… – Произнесенная фамилия писателя сопровождается десятком эпитетов, которые не могут быть приведены здесь по этическим соображениям. – Проклятый мудак сидел напротив меня, навострив уши, ловя каждое мое слово, цокал языком, охал, ахал. А потом умотал за границу и состряпал там… – Название книги тоже склоняется на все лады, после чего я слышу довольно-таки неожиданное признание: – И все же он написал правду, этот мудак. Один или два абзаца правды. И эта правда теперь стала его навязчивым кошмаром. – Рука собеседника, вновь превратившись в кулак, ударяет по пластиковой столешнице. – Он бы рад все позабыть, да не может. Вот что такое правда о спецназе ГРУ».
«Голая правда, – киваю я. – Баба без макияжа, со всеми ее бородавками».
