— Дело не в этом. — Гонзало поднялся на корму и встал у борта рядом с Конаном. — Я вообще не совсем понимаю, зачем тебе понадобился этот союз. Если он и будет держаться, то лишь до тех пор, пока жив ты.
— Это очень возможно, но не обязательно, — усмехнулся Конан. — У Аквилонии хватит сил, чтобы держать Закатный океан.
— Зачем, Киммериец? — продолжал спор Гонзало. — Аквилонский флот — это так же смешно, как конница Барахас под стенами Тарантии. Даже если ты стал знаменитым корсаром, хотя в Киммерии никто кроме тебя, не видел моря, это еще пи о чем не говорит. Тебе одному не переделать Аквилонию. Но даже если удастся — зачем?
— Да просто потому, что я король Аквилонии, — засмеялся Конан.
— Ну и что? — пожал плечами Гонзало. — Чем тебе так досадил Шем? И этот Седек в особенности?
— Пока ничем. Но я не для того затеял все это, чтобы Шем выглядывал у меня из-за плеча, когда я стою у штурвала.
— Понял, — кивнул Гонзало. — Ты хочешь дать урок, а Седека подозреваешь в чем-то, хотя сам не знаешь в чем. Но я не хочу ссориться с Асгалуном. Мне ходить этим морем до самой смерти, и я хочу умереть своей. И Фрашку должен жить, а не кормить акул! Когда я был корсаром, моим занятием было топить корабли, и риск самому быть пущенным на дно входил в правила игры. Но я никогда не сводил личных счетов, потому и жив до сих пор.
— А Фрашку?
— Это мой единственный долг, и я его плачу и буду платить до конца жизни. Я ушел из прежней игры и не хочу снова в нее попасть.
— Понял, — в свою очередь кивнул король. — А я пришел на Океан снова, чтобы прекратить эту игру. Что скажешь?
Гонзало помолчал, посмотрел за корму, послюнил палец, определяя ветер, обвел взглядом корабль.
— Так, Конан с «Вестрела». Я подумаю, пока не будет видна земля. А пока не трогай Седека.
— Согласен. — Конан тяжело опустил ладонь на фальшборт, так что дерево скрипнуло. — Не знаю только, что может измениться за это время.
— Тебе ли не знать, что многое, — заметил Гонзало, уже спускаясь с кормы. — Особенно на море.
— Он-то пускай думает, — проговорил вслед Евсевий. — Но Хорса-то ждать не будет.
— Зачем же было так торопиться? — подал голос Майлдаф.
— Бриан, с той поры, как ты стал торговать, образ твоих мыслей изменился, — завел свою обычную песню Евсевий.
— Не хочешь ли ты сказать, что я поглупел? — вспылил Майлдаф, подозревая, что над ним издеваются. — Если ты хочешь сказать именно это, скажи прямо!
— Не прими это как издевку, Бриан, — сказал Евсевий уже без всякого ехидства в голосе. — Сейчас ты думаешь как купец. Как честный купец. А здесь происходит то, что именуют словом «политика», хотя ничего более мерзкого, чем политика, Я еще не видел.
