Много узлов на флоте, и у каждого свое имя и назначение. Самый простой – сваечный. Любой инструмент подашь на нем, не соскочит. А раздернуть узел один миг.
Удавочным узлом поднимают круглые предметы – бревна, трубы. А если прибавить к удавке шлаг[2], то самая скользкая рыба – угорь – не уйдет.
Корабельные ванты – веревочную лесенку на мачту – завязывают выбленочным узлом, и тогда не страшны им самые свирепые штормы.
Спущенная с борта беседка – площадка из досок, на которой сидит матрос и красит стенки корабля, – завязывается беседочным узлом. Водолаз на такой беседке осматривает грунт, ищет потопленные суда.
Прямым узлом, штыком, полуштыком швартуются корабли за береговые палы. Палы – это чугунные столбы в рост человека. Есть и маленькие столбики, с трехлетнего ребенка. За них швартуются речные трамваи, катера, буксиры и шлюпки. Эти столбики называются пальцы.
Голова моя гудела от избытка диковинных такелажных изделий. Я даже придумал стихотворение из одних названий и прочитал его знакомой барышне в клубе:
Шкентель, юнфер, люверс, кренгельс,
Виндзейль, бензель, брассы, сегерс,
Клетень, леер, талреп, строп,
Муссинг, сплесень, кранец, кноп.
[3]Она была в восторге. Спросила:
– А на каком это языке?
– На испанском!
Все было бы хорошо, но подвел меня старичок. Он сидел рядом с нами и глядел на шахматную доску. Ну, и смотрел бы себе. Так нет же. Вежливо поклонился мне и сказал:
– Молодой человек, я не позволю издеваться над языком, которым написаны «Дон-Кихот» и «Овечий источник»!
Но я недолго огорчался.
Как-то взводный послал нас к боцману Михеичу взять новые швабры, чтобы мыть «палубу» в казарме.
Михеич, обложившись волокнами смолистой пеньки, плел маты[4] и швабры, такие огромные, что мы, согнувшись, тащили их через плечо мыть в Крюков канал, а хвост волочился по дороге.
Мне уже говорили, что Михеич – самый знающий боцман. Я и попытался ему объяснить узел, который ищу.
– Как же, слышал, – сказал Михеич. – Называется он печатный, или любовный. Старинный узел. Знали его только боцманы старого флота. Завязывали им двери кают, кисы – кошельки и, вместо сургучной печати, денежные сундуки корабля, возле которых стояли часовые. Никто не умел развязать такой узел. Держали его в строгом секрете и предавали из поколения в поколение, только достойным. Одному он приносил удачу, а другому – несчастье. Начинается печатный узел со сваечного, а как вяжется дальше, не знаю. Зря ты ищешь, теперь его никто не помнит!
