Так убеждал сам себя старик в правильности происходящего. Но девушка рассуждала иначе, ведь в ней бутон жизни лишь набухал. Сена вовремя надо было достать, а пришлось бы — так и украсть. Впрочем, если и не сделал ни того ни другого хозяин, то кто же мешал вдосталь насобирать грибов, ягод, надрать сочной древесной коры; да мало ли что еще с голоду съела бы корова! Ну, да что уж теперь. Только волки все равно не придут, в эту пору у волчиц течка. А если все же заявятся, то корову волхвы отстоят: ведь Крещение завтра.
От последней мысли девушка даже повеселела.
— Налей-ка палинки, — попросил старик.
— Сейчас, деда, — ответила внучка.
— Себе тоже.
— Черничной?
— Мне лучше вишневой. Она цвета крови.
Тези налила ему и себе; себе — капельку, да и то исключительно ради дедушки. Чокнулись, хотя между ними это не было принято, и, когда поверх стаканчиков взглянули друг другу в глаза, оба вдруг отчетливо ощутили, что и мыслями и душой, в земной жизни и в великом вселенском бытии неразделимы они, одно целое, всегда им были и всегда будут.
Старик выпил залпом кровавую вишневую палинку; и цвет ее, и название напомнили ему о забытой у Колокана палке из дикой вишни. Он колебался, сказать или нет о том Тези, но в конце концов решил, что лучше уж ничего от нее не скрывать.
— Уходил-то я с палкой, — произнес он.
— Да, из дикой вишни, — подтвердила Тези.
— Во-во.
— А вернулись с пустыми руками!
— Верно.
Он кивнул на бутылку — мол, налей-ка еще, — а сам тем временем прикидывал, как бы ему обойти, не упоминать Колокана, но ничего не получалось, и он сказал:
— У Фирко забыл.
— У кого?! — вспыхнула девушка.
И тотчас встала, сверкая глазами. Спина и ноги ее сами собой напряглись, как у бойца перед рукопашной, взгляд полыхал. Но уже в следующее мгновение она взяла себя в руки и, чтобы дедушка чего не подумал, усилием воли подавила гнев и снова села за стол. Затем, принужденно рассмеявшись, сказала:
— Небось не съест палку-то.
— Не съест, это верно.
— Приспособит куда-нибудь?
— Да нет.
— Что ж тогда?
— Принесет.
Тези вскочила, будто на юбку ей уголек упал, но как раз в этот миг из ночи донесся звон колокольчика — слабый, почти что беззвучный. Так возникают в бегущей воде ручья и, поднявшись к поверхности, лопаются пузырьки воздуха. Девушка замерла, как стояла.
Оба прислушались.
— Это она так просто, — сказал старик, — зовет от скуки.
Тези тотчас забыла о колокольчике, и кровь в ней вновь устремилась по жилам с прежним гневным напором.
