— Да сколько же тебе годов, дедка? — заинтересовался мореход. — И отколь взялся-то ты тут, да и зовутка твоя как будет?
Пономарь оперся руками о стол, подумал, глядя на окно, и ответил:
— Не упомню годов-то своих… много! Одно знаю, прибыли мы сюда, немало народа, из города, из самого Питербурха, с господами Лужиным и Евреиновым. При блаженныя памяти анпираторе Петре Алексеевиче я в канонирском звании ходил, и было мне тогда от рождения годков тридцать… Вот и сочти! Послали нас господа Лужин и Евреинов под Анадырем как-то на разведку, а в разведке той коряки меня стрелой уязвили и в полон взяли, но не убили… До седых волос у них дожил, а на старости ушел и вот тут проживаю, смерти жду… А зовутка моя теперь мне и вовсе не надобна, зови хоть Иваном али как тебе сподручней… Ох, грехи, грехи наши, прости господи!
Судьба «дедки Ивана», этого вынырнувшего в столь дикой глуши обломка петровских времен, поразила морехода. Корма до отвала и крепкий чай с леденцами, к которым дедка Иван, как все старые люди, питал непобедимое пристрастие, расположили старика к мореходу,
Полтора месяца пришлось Шелихову просидеть в Тигиле в ожидании, пока заледовеет море и установится санный путь через залив на сибирскую сторону. Вынужденный досуг мореход при свете лучины заполнял писанием либо отчета о своем путешествии, либо различных «лепортов» по начальству и распоряжений по делам колоний. Дедка Иван часами сидел неподвижно под шестком у печки, менял лучины и обуглившиеся гасил в бадейке с водой.
В середине ноября появились признаки прочного заледенения моря.
— Через три дня смело выезжай! — сказал как-то старик. — Заледовило от берега до берега. А я по людям пойду нарты собирать… Ты с ними не сладишь…
Вмешательство старика пономаря, слово которого было законом для камчадалов, помогло мореходу без долгих хлопот перебраться через замерзший залив.
3
18 ноября шесть собачьих упряжек сбежали на лед залива: на первой каюрил Шелихов, три в середине шли под продовольствием, на пятой была привязана легкая камчатская байдарка, на случай переправы через полыньи, и шестая — с Кучем, она замыкала караван.
Дорога была тяжелая, а местами из-за вздыбленного передвижкой льда едва проходимая. Через нечаянные широкие разводья уже дважды по очереди переправляли нарты и собак; две ночи под пронзительным северо-восточным ветром, несшимся с Верхоянских гор, провели на голом льду и только к концу третьего дня добрались до селения Ямского, перекрыв по льду залива двести пятьдесят верст.
