В то утро, когда все изменилось, отшельник проснулся с рассветом. Дымок, как обычно, сидел у окна, в котором не было стекол, и глядел на соседа с легким неодобрением.
– Я все время спрашиваю себя, – произнес отшельник, садясь на постели, потягиваясь и снимая ночную рубаху, – с чего же ты остаешься со мной? Ясно ведь, что мое общество доставляет тебе мало удовольствия.
– А я вовсе не с тобой, – отвечал Дымок. – Я просто живу здесь. А ты живешь рядом.
– Все это слова, Дымок, только слова.
Человек направился к дыре в полу домика, чтобы справить нужду. Узкая линия потемневших тисовых листьев, равно как и круг коричневой травы на земле, отмечала место, куда ежедневно низвергался маленький водопад.
– И все-таки, наверное, я нравлюсь тебе. Ведь иначе ты бы давно выбрал другое соседство.
– Нравишься? – переспросил Дымок. – Почему ты должен мне нравиться?
– Нет, я вовсе не имею в виду, что во мне есть нечто, что должно нравиться…
Отшельник не был тщеславным человеком. Он знал, что выглядит на редкость уродливо – с единственным глазом и вытянутым, напоминающим собачью морду лицом. Отшельник знал также, что от него пахнет, хоть и не ощущал собственный запах – просто он не мылся с тех пор, как поселился на дереве: три года, восемь месяцев и одиннадцать дней назад. Более того, у аскета не было ничего, что могло бы понравиться коту, потому что у него вообще ничего не было. Однако Дымок оставался с ним.
– Я пришел к заключению, – промолвил отшельник, опуская кувшин на длинной веревке вниз, – что твоя доброта, которую я никак не заслужил, происходит оттого, что ты привязчив.
– Кто – я? – Дымок внимательно наблюдал, как отшельник опускает кувшин в маленькое углубление с водой у корней дерева. – Тебе хорошо известно, что я совершенно ни к чему не привязываюсь.
– Все это слова, Дымок. Только слова.
Перехватывая руками веревку, человек втащил кувшин в домик и подвинул коту. Дымок спрыгнул с подоконника и три-четыре раза коснулся язычком поверхности воды. Затем отшельник принялся пить сам – пил он долго и неторопливо, а остатки воды плеснул себе в лицо. Освежившись, аскет глубоко вздохнул и запел утреннюю песню.
Если бы кто-нибудь попытался подслушать разговор человека и кота (что вряд ли могло случиться, так как вокруг до самого горизонта не пролегало ни дорог, ни тропинок), то он не услышал бы ничего. Однако они разговаривали, пусть и не вслух. Отшельник так долго жил один, что почти позабыл о таком способе общения, при котором собеседники сотрясают речью воздух. Что касается Дымка, то он и вовсе не умел говорить. Тем не менее они умудрялись каждый день беседовать, не прибегая к помощи звуков, и большинство из этих будничных разговоров были очень похожи друг на друга. И если бы отшельник дал себе труд задуматься об этом, то понял бы, что в таких беседах и заключается его привлекательность для кота. Разумные животные весьма ценят возможность поговорить с человеком, однако мало кто из людей способен поддержать с ними разговор. Дымок в душе посмеивался над отшельником и совершенно не понимал, с чего тот предпочел вести такой странный образ жизни, однако аскет отвечал, если кот обращался к нему. Дымок затруднился бы ответить, как определить, умеет человек общаться без помощи языка или нет. Выяснить это можно только опытным путем: обратиться к нему и посмотреть, поймет ли он тебя. И единственным человеческим существом, сумевшим понять его речь и ответить, оказался одноглазый отшельник, живущий на дереве. Что ж, мир вообще устроен криво и косо, словно сделан наспех, и вот вам лишнее тому доказательство, думал Дымок.
