Хармон взял Сафи еще до рассвета, хотя до нас эта весть дошла не раньше полудня.
Андерсон завладел позициями на обеих реках и в полдень закрепился на возвышенности, а также захватил в плен восьмерых полномочных представителей Германии. О высадке они прослышали только в шесть часов, так что наше появление для них стало, можно считать, полной неожиданностью.
Когда мы еще находились в Вашингтоне, полковник У. X. Уилбер вызвался по прибытии в Африку отправиться в Касабланку, чтобы предъявить противнику требование сдаться. Он высадился с первым эшелоном десанта и, едва рассвело, поспешил в Касабланку с белым флагом. По пути Уилбера несколько раз обстреливали, но французы в городе отнеслись к его полномочиям с должным почтением, хотя требование о сдаче отклонили.
11 ноября
Сегодня я принял решение штурмовать Касабланку силами третьей дивизии и одного танкового батальона. Решение далось мне нелегко, поскольку дела у Траскотта и Хармона шли, как мне казалось, не блестяще; между тем я считал, что нам не следует выпускать из рук инициативу. Тем временем, с намерением обсудить вопросы, касающиеся артиллерийской и воздушной поддержки десанта, на берег сошел адмирал Холл, который привез с собой хорошие вести: Траскотту удалось захватить летное поле в Пор—Лиоте, где теперь находились сорок Р–40.[9] Хармон между тем выступил на Касабланку.
Андерсон намеревался начать штурм на рассвете, но я отдал приказ атаковать только в 7.30, поскольку стремился избежать неразберихи в темноте. В 4.30 утра к нам явился французский офицер, который сообщил о готовности солдат в Рабате прекратить огонь, и в нашем штабе заговорили о том, что надо бы отменить штурм. Я же, несмотря ни на что, не согласился с данным мнением, поскольку хорошо помнил, сколь мало пользы принесло нам преждевременное проявление миролюбия в 1918 г. Я отправил в Касабланку французского офицера с тем, чтобы он передал адмиралу Мишли, командовавшему вооруженными силами противника, что если он не хочет уничтожения своих людей, то должен немедленно отказаться от сопротивления, поскольку я намерен штурмовать город. Однако когда именно я собираюсь атаковать, я не сказал. В 5.30 я послал уведомление адмиралу Хьюитту, предупредив его, что, если в последнюю минуту французы все же надумают сдаться, я радирую: «Прекратить огонь», а в 6.40 неприятель сложил оружие. Еще бы немного, и они опоздали: бомбардировщики уже находились на подлете к целям, а артиллеристы на кораблях наводили орудия на вражеские объекты. Я приказал Андерсону войти в город, находясь в постоянной готовности немедленно атаковать, если кто—нибудь попытается чинить ему препятствия. Никто подобных попыток не предпринял, однако время с 7.30 до 11 в тот день текло для меня, как никогда прежде, медленно.
