Так и живет воробей среди орлов и принимает орлиные почести. Елдечук хотел приехать за мной. Но тут пришли вы и стали воевать. Вот и все.
Святослав провел рукой по ее волосам.
— Горлинка ты моя. Не дам тебя воробью на съедение.
Поднялся и поспешно вышел.
…Кровавые зори рассвет возвещают. Воронье гомон подняло. Завыл в овраге одинокий волчище и смолк.
Ратники к побоищу готовятся.
Самошка в чистую рубаху облачился, лапти снял. Заставил и сынов так же сделать.
— Деды наши босые дрались, а мы веригами, как монахи, обвешались. Чур, отца не срамить! — добавил он грозно.
Ветер по степи прошел, заколыхал стяги полков Игоревых. Солнце багровое глянуло из-за тучи и скрылось. Полыхнули тучи кровавым пламенем и потухли. С гиком поднялись половцы на русское воинство. Русичи щитами красными преградили им путь. Запели стрелы, понес их ветер стаями на русский стан.
Второй день жестокая сеча идет, в далекой степи, на чужой земле. Поредели полки, отходят, помалу рубежи сдавая. Сумел Кончак оттеснить русичей от реки, окружил на бугристой солончаковой равнине.
Будто огромной живой подковой стиснуло войско Игорево и края подковы скрыты за пылью. Рвутся русичи к реке — то разломится где-то подкова, то снова сожмется теснее и уже.
Много битв видывала земля. Такой не бывало.
Весь прошлый день бились без роздыху. Майская ночь светла; и ночью гремели мечи о шеломы, с диким гиком бросались половцы на русичей.
Только к утру, сами вконец измаявшись, позволили малый отдых.
Тут же, где бились, среди тел порубленных, падали ратники, мертвым сном засыпая.
Святослав, шатаясь, брел к своему стану. Кто-то подхватил его под руки.
Глянул — увидел в лунном свете лицо половчанки. Подивился — как не ушла к своим, почему его, словно ладу милого, встречает. Где-то воды раздобыла в ведерке. Жадно и долго пил князь.
Половчанка разула его, растерла грудь пахнущим травами зельем, уложила головой к себе на колени. Улыбнулся ей Святослав устало, так и уснул с улыбкой.
Есть в девичьей любви что-то материнское.
Женщина всегда мать — для отца, для мужа, для сына.
С печалью ласкала невольница его спутанные кудри и плакала. Увидит ли она завтра большелобого доброго воина?
А когда подняли Святослава с рассветом призывные трубы, половчанки уже не было. Связанную, перекинув через седло, увозил ее толстый боярин Ольстин.
Бежал он от сечи, спешил поспеть к русским вежам до того, как поляжет все Игорево воинство. Половцы сами притомились от битвы, не помыслят сейчас о погоне. Пусть не пришлось Ольстину поживиться добром половецким, зато привезет он в свой терем красавицу-половчанку.
