— Вся земля поганская тут. Коль на каждого степняка по стреле — стрел не хватит…
— Шли по шерсть, а возвращаться стрижеными, — невесело хмыкнул Ольстин.
— Примем битву — дружину погубим. И не будет нам за то ни славы, ни чести. Я так мыслю — отходить надобно. В ночь поднимать конные полки…
— За ночь далеко утечь можем, — торопливо выговорил Ольстин.
Святослава гнев охватил. Как отходить? Людей оставлять на погибель? Лобастый, взъерошенный, вскочил он на ноги.
— Не добро замыслили, братья. Сами на конях утечем, а смерды и черные люди как за нами поспеют?
Колеблется Игорь, не знает, как порешить. Не смеет он положить полки в чужой стороне!
Ольстин подливал масла в огонь:
— Черных людей оставим — дружины сохраним. А кому с того польза, коль все зазря полягут?
— Не знать мне прощения от земли родимой, — тихо проговорил Игорь. — Путь один вижу — уходить. А что черных людей на смерть и полон обречем, за то грех на себя беру.
— Здесь стоять буду! — упрямо сказал Святослав. — Все равно кони мои притомились, не выдержать им большого пути.
— Слушаю тебя, брат, и диву даюсь, — обратился к Игорю сивоусый Всеволод. — Страхом разум твой полонен. Не пристало нам задом вперед ходить.
Игорь нахмурился, постоял молча. Задели его слова брата. Не был он трусом и не будет. Битва — так битва!
…Долго ночь тянется. Не спят русичи. Дом вспоминается, земля родная. Далеко она, не подашь туда весточки. Прошел Святослав меж кострами дружинными, присел на горючий камень. Не чаял, не гадал, что придется на чужой земле голову сложить. Не за себя больно — за них, за мужей рыльских. Не видать им жен, детишек своих.
Подошел к князю Путята-гусляр. Посидели, помолчали, на том и разошлись.
— Попомни эту ночь, Ольгович, — сказал князю старик. — Она всей жизни твоей испытание.
Собрал Путята вокруг себя воинов — сказывает им старину под гусельный напев: о древнем славном Святославе, который ходил легко, как барс, и спал промеж дружинников, под голову седло положив. Много земель он Руси привоевал, а сам погиб в чужом краю от меча печенежского. Отбивался храбро, как лютый зверь, хотя и ран на теле было — не счесть. Сделал печенежский князь чашу из его черепа, написав на ней: «Чужое ища, свое потерял».
— А мы не за чужим сюда пришли. За обиды Руси отомстить, к славе дедовой своей прибавить, — кончил сказ Путята.
Кости наши взяты от камени,
телеса наши — от сырой земли,
кровь-руда — от черна моря!
Встрепенулся: — Эх, гни песню новую, что дугу черемховую. Выходи на круг, кто плясать охоч — сердце потешить да ноги поразмять. — И ударил по струнам. — У нас шуточки зашучены со крепка ума, с ясна разума.
