- Два раза по столько.
- С двухсот шагов попадают в белку?
Пяйвий кивнул, стал смущенно теребить пальцами тетиву, ожидая дальнейших расспросов. Но Глеб думал уже о другом. Он поднял два обломка - все, что осталось от самого надежного в мире лука, - и пробормотал:
- Как же так?
Разлом показался ему странным - слишком ровные края. Так не бывает, когда деревяшка ломается сама по себе. Но если ее подпилить - хотя бы чуть-чуть, - то...
Когда они вернулись к реке, все были уже в сборе. Коста потрошил глухаря.
- Ну как?
Глеб в ответ махнул рукой - словно загонял гвоздь в дубовую доску. Коста окинул его цепким взглядом - сверху вниз.
- А где твой лук?
- В лесу...
Глеб рассказал о встрече с волками, о меткости Пяйвия, отдельно - о сломанном луке.
- Ты уверен? - спросил Коста, не дав ему договорить.
- Нет, не уверен. Но этот лук был со мной на Дунае, на Каме, на Волге, я ходил с ним на хазар и на печенегов, и он никогда...
- У всякой вещи свой срок.
- Это верно. Но все-таки... - Глеб хотел выговориться, нехорошее предчувствие сдавило грудь, но слов, чтобы высказать его, не находилось. - Пора плыть, время не ждет.
Коста аккуратно уложил ощипанного глухаря на плоский камень, вытер руки о траву.
- Приготовим обед и отчалим. Дело недолгое.
- Здесь дурное место. Пахнет смертью... Коста сдвинул брови на переносице, но ничего не сказал. От ушкуйников, расположившихся поодаль тесной кучкой, отделился Илья. Спросил, подойдя:
- Что дальше?
- Сгоняйте за дровами, костер надо развести, - сказал Коста. - Только быстро! Глебу не сиделось:
- Я с вами.
За хворостом пошли все, кроме Косты. Затрещал сухостой. Этот треск показался Глебу чересчур громким - не услышала бы чудь... Сам он выбирал ветки потоньше: взмах ножа - одна, еще взмах - другая. Рядом, с топором в руке, пыхтел Шестопал. Остальных не было видно за деревьями.
Работая, Глеб пытался совладать с мыслями, но они упорно возвращались к одному и тому же: ему так хотелось верить, что таинственный враг - кто бы он ни был - погиб на Кенозерском волоке, но тревога, колотившаяся вместе с сердцем, настойчиво твердила: "Здесь-здесь..."
- Послушай, - донесся вдруг негромкий голос Шестопала. - Не знаю, говорить ли...
Глеб повернул голову, увидел глаза-щелочки, источавшие напряженный взгляд. Понял, что услышит что-то важное.
- Говори.
- Может, оно и пустяк... - Шестопал перешел на шепот: - Помнишь ночь, когда ушкуй сгорел?
- Еще бы...
- Я ведь тогда не сразу заснул. Лег дальше всех от костра - холодно, из земли сыростью тянет. Кабы не зелье, может, и до утра бы проворочался.
