Но теперь, когда это случилось со мной, я понял наконец общую основу всех этих стенаний, гениальных или безвкусных — неважно. Прощание с молодостью — это не поредевшие волосы или выпавшие зубы, или, как говорил Паниковский, «меня девушки не любят». Ничего этого нет еще и в помине. А есть уже совершенно неоспоримое ощущение колоссальной массивности внешнего мира, который вовсе не торопится идти за тобой в твои походы и экспедиции, который неспеша ждет, пока ты поймешь, что это тебе жить в нем, а не ему становиться во фрунт и соответствовать твоим блистательным и неотразимо-логичным теориям. Все это ощущение и есть прощание с молодостью. Прощание с упоительной, почти сновиденческой легкостью, с которой все вокруг подается, увлекается за тобой в веселом вихре, и конца этому полету будто бы и не предвидится. Но ты вырастаешь, податливость превращается почему-то в упругость, а то и в режущую, гранитную твердость, и веселый вихрь, который ты увлекаешь за собой, оказывается просто вспененной пустотой. Вихрь, в котором не летит, кувыркаясь и радостно простирая к тебе руки, даже единственный друг детства. Нет, злорадства я не испытал.
Но я с любопытством (любопытство? — это да, это честно. Признаюсь, но не каюсь) понял, взял на заметку, что его активность и удачливость наконец подсунули ему партнеров, которых ему так не хватало в моем лице. От которых ему несдобровать. Это скорее всего. Но уж в любом случае эти маститые мальчики, эти Борисов и Телешов, заставят его отнестись к ним серьезно. На этот раз улыбочкой или даже благородным взрывом эмоций ему не отделаться.
И еще я подумал: а если так, если этим всем, если всей своей виртуозностью ему не отделаться, то тогда чем? По всей логике получается: несдобровать.
Его проверят на серьезность намерений, на внимательность к скучным людям, к вполне материальным и потому таинственным для него побуждениям. И всего этого не окажется в наличии.
4. Геннадий Александрович
Чего-то философ недодумал. И так, конечно, многое ухватил, с ходу причем. Ну да то, что он молодец, я и без него знаю. Восхищаться аналитикой Комолова и цокать языком — занятие не из оригинальных. И все-таки: недодумал он чего-то. Недоглядел. Я хоть не знаю, чего именно (а должен бы уже знать), но зато точно знаю, что это не все.
Я сижу за своим столом и пытаюсь прибрать безобразно разросшееся хозяйство на нем. Слева от меня два молодых специалиста — Люся и Лена. Люся — ничего. Впрочем, Лена тоже бы ничего, но объемы… Это уже за гранью приличия. Иллюстрация к выражению: «кормят, как на убой». Сидят, шушукаются. Обсуждают разницу между командами 10 и 11. Я им не мешаю. Пусть доходят, как тесто в печи. Годика через три-четыре, может, вырастут до среднего программиста. А нет — перейдут к экономистам или координаторам. Там фиаско с выбором профессии обнаруживается не так очевидно. Научные работнички — стоило бы ввести такое звание. А почему бы нет? Есть научные работники, а почему нет научных работничков? У нас в фирме, особенно у нас в отделе, их больше чем достаточно. Или вот еще: научный сотрудничек: Младшенький и старшенький.
