Опять покачал головой.
— Поломался бы! Если б сама ушла, может, не поломался. Знал ведь, что залез с кирзовой мордой в хромовый ряд! А когда по чужой…
— Все равно б выжил! Выжил, говорю! — крикнул Селиванов, оттирая плечом какого-то мужика, что втискивался между ним и Иваном.
— Ну, куды прешь! — прокричал он зло.
— Терпи, папаша! — отозвался мужик, вывертываясь обратно. — Вишь, тут одна красуля все норовит своим ведром мое хозяйство подчерпнуть!
— Нужно мне твое хозяйство! — крикливо отозвалась женщина, по голосу не из молодых. — Я от своего кобеля сбежала едва!
Мужики в тамбуре загоготали, и Селиванов нетерпеливо пережидал, когда они затихнут.
— А меня она не любила, Людмила твоя, хоть, кроме добра, ничего ей не сделал!
Старый упрек, не высказанный в свое время по адресу, был перекинут Ивану, но без обиды, а так, к слову пришлось. Очень хотелось Селиванову, чтобы Иван разуверил его, чтоб возразил. Хоть и не поверил бы ему, а приятно было б. Но Иван кивнул угрюмо.
— Их поймешь разве! Не могла она тебе простить, что шлепнул ты дружка ее!
— Дружка! — возмутился Селиванов. — Шатуну он был дружок, а не ей!
Иван пожал плечами, а Селиванов, захлебнувшись от ожившей обиды, отвернулся, поджав губы.
С полдороги в тамбуре начало легчать. Людишки разбредались по полустанкам, каждый знал свое особое — грибное или ягодное — место, обязательно потаенное. И вскоре уже можно было поискать сидячее место в вагоне, что Селиванов и сделал, оставив Рябинина в тамбуре. Через минуту вернулся довольный.
— Хватит ноги ломать, пошли сядем.
Сели на краешках сидений, друг против друга, соприкасаясь коленями.
— Да нет, — продолжал Иван будто только что прерванный разговор. — Зла она на тебя не имела… И благодарность знала, — это поверь мне!
Селиванов махнул рукой: дескать, ладно, чего там, сам все знаю, Бог ей судья! А про себя подумал о том, как жизнь она свою кончила, много ли мук испытала? Неужто ей выпало столько же, сколько Ивану! Ведь не мужицкая была — благородиева!
— Слышь, Иван, а какой она была фамилии по девичеству? Я ее отца только по отчеству да имени знал! А про фамилию так ни разу и не спросил! Неудобно было.
— Барская у ней фамилия была, дворянская. Говорила она, что на всю Россию их фамилий и дюжины не будет. Оболенская называлась.
— Чего? Оболенская?
Селиванов замер, пораженный чем-то.
— Не слыхал таких фамилий? А я вот в лагере слыхал и такие и еще всякие — из бывших.
— Я тоже, того, слыхал… — сказал Селиванов испуганно. И больше до самой Кедровой не проронил ни слова.
