– Прости, малыш. Старый я, старый… Слишком много у меня воспоминаний… – Он со второго раза засунул бластер в кобуру и долго застегивал кнопку дрожащей рукой.
– Да, ты прав. Мне осталось немного – лет триста. А почему он хотел испортить меня? – спросил старик.
– Он считает, что подло и безнравственно создавать мир для одного себя. Мир, смысл существования которого исчезает вместе с его создателем.
– Мне это непонятно, – все так же невозмутимо сказал старик.
– В том-то все и дело…
Когда вертолет уже лег на обратный курс, Павел решился заговорить:
– Ну, Роберт Сергеич, ошарашил ты меня. Ты ж его мог убить! А за что? Ну, эгоцентризм – но ведь безобидный, ни у кого ничего не отнял, и никому от него ни жарко, ни холодно…
– Прости, Павлуша, погорячился. Старый я, понимаешь? Я летать начинал еще на досветовых, в анабиозе лежал. Даже говорить не стану, в каком году родился, все равно не поверишь. Насмотрелся я на таких, пацаном еще, и не где-нибудь, а дома, на Земле…
«В прорези прицельной планки», – договорил он про себя и надолго замолчал.
Павлик, однако, долго молчать не мог, правда, хватило ума сменить тему:
– А представляешь, пройдет пара тысяч лет и местные философы на пневмоколесах будут мучить себя вопросом: откуда они взялись и для чего живут. Вот будет для них загадочка!..
– А для тебя не загадочка? – буркнул Михайлов. – Тебе все ясно?
– Естественно! – воскликнул было Павел – и тоже замолчал.
– Ни хрена мы не знаем, откуда взялись и для чего живем на свете, – после долгой паузы заговорил Роберт. – Одно только знаем: раз живем, значит, должны продолжать жить. Закон природы – сохраняй свой биологический вид. Свою самку и детенышей, свою стаю, свою охотничью территорию…
– Свою планету, свою галактику, – машинально продолжил Павел. – Подожди, подожди… Но есть же человеческая свобода.
Михайлов снова подумал.
– Есть, – согласился наконец. – Пока она для своей самки и детенышей, для своей стаи и вида…
– И вся наша мораль – это закон стаи?
– Так выходит. Стаи, имя которой – разумная Вселенная…
1983
