– Но раз вы так сердитесь, то понятно, как вы к этому относитесь…
– Я бы никогда не стала ни во что вмешиваться, – перебила она, – не так, слава богу, воспитана! Но нельзя же смотреть равнодушно на то, как на наших глазах человек немолодой, разносторонний, любящий детей и, главное, свою жену, которая, повторяю вам, лучший его друг и партнер по творчеству, нельзя же смотреть равнодушно на то, как он вдруг с разбегу съезжает с катушек!
– С кадушек?
– С катушек! – взвизгнула Надежда. – Кадушки – с капустой! А это – катушки! И я говорю: просто съехал с катушек! Хотел на чужбине стать чернорабочим! А сам – режиссер! Постановщик балетов! Поставил у нас здесь четыре балета! И лучше намного, чем Эйфман, намного!
– Где – здесь? В русской школе?
– Не в школе, – успокаиваясь, сказала она. – В балете – все молча, нам так не подходит. Балеты он ставит в столицах, в Европе, а здесь он с женой, она тоже все ставит. «Каток под названием «Анна», слыхали? Прекрасный спектакль! Там классики много, но есть современность. Ребята играли с огромным восторгом.
– Оазис, короче, – засмеялся Ушаков.
– А вы не шутите! – вспыхнула Надежда. – Россия – в душе у ребят, это точно.
– С Россией в душе целые пароходы возвращались из Европы в тридцатые годы! – с неожиданным раздражением сказал Ушаков. – Известно, чем это все кончилось.
Она прикусила полную нижнюю губу.
– У нас тут всегда много спорят, – старательно, словно отвечая урок, начала Надежда. – Об эмиграции. Есть такие циники, которые считают, что евреев начали выпускать из бывшего СССР в качестве обменной валюты и что это было исключительно из экономических соображений. Но таких циников – меньшинство. Мои родители очень многое сделали для того, чтобы расшаталась советская система. И не только мои родители, а все вообще правозащитники. Если бы Галич не пел свои песни, неужели, вы думаете, был бы разрешен выезд евреев?
«Боже мой, какая дура! – тоскливо подумал Ушаков, вежливо улыбаясь в лицо раскрасневшейся Надежде. – Откуда берутся эти люди, которые всегда и все знают?»
– Мы бы тоже вернулись, – с вызовом продолжала она. – И мама. И папа. И я. И все дети. Но мой бывший муж – он, как вам известно, американец, – он ни за что не дал бы мне увезти обратно детей. Он бы меня просто в тюрьму посадил, в сумасшедший бы дом запер! Ни перед чем бы не остановился!
– А вам бы хотелось обратно в Россию?
– Волков бояться – в лес не ходить! – звонко ответила Надежда, давая этим понять, что устала вести философский спор. – Ой! Слышите? Они, кажется, уже репетировать начали! Они, значит, тут, на поляне. Тут чудо-акустика!
