Он покрутил головой и хекнул.
— А я то родом из Старой Руссы. Вот туда и пошел.
— Фига себе. А сюда-то как попал?
— Так я это… Неделю у солдатки отлеживался. Вроде затихло, ну я и отправился в путь-дорогу. Нарвался, блин масленичный, на полицаев… Вечером отправят по этапу — в деда, в душу, в мать…
— А меня расстрелять собираются…
— Да ты чего? За что?
— Рожей не вышел.
Вадик хихикнул:
— То-то они тебе нос поправили. А чего за форма такая у тебя? Не видал ни разу.
— Опытные образцы ввели. — Покосился на него Лешка. — А я ночью до ветра пошел. Ну и блуданул малость. Вляпался к фрицам в дозор.
— А ты не из десантуры? Тут, говорят, немцам в котел две бригады закидывали комиссары…
— Да какая десантура… Их же вроде в феврале закинули. А к апрелю вроде как кончили уже. — Сказал Лешка, а сам подумал, что под свитером-то тельняшка…
— Да не… Шарахаются еще где-то, — равнодушно сказал Вадик. — Остатки. Фанатики, блин. Ни еды, ни оружия. А все по болотам бегают. Главное толку от них никакого. Сдохли только без дела…
— Странно ты как-то говоришь… — Лешка искоса посмотрел на Вадика.
— А что тут странного? Уж не знаю, что лучше. По болотам без оружия голодным и раздетым бегать или немцам в плен сдаться. Из плена и бежать можно. А тут куда? Или свои или немцы шлепнут. Немцы дюже десантников не любят. Агась.
— А свои-то за что?
— Знамо дело… — пожал Вадик плечами. — За невыполнение приказа и дезертирство. Они тут должны были двумя бригадами весь котел немецкий в плен взять. А немцев тута тысяч семьдесят. Во как.
— Делааа…
— Лех, слышь чего скажу… У меня папироса есть немецкая. Одна. Заныкал от вертухаев фрицевских. И спички в ботинке. Давай-ка курнем!
— Давай! — обрадовался Лешка. — А ну немцы унюхают?
— А… — Махнул собеседник рукой. — Фингалом больше, фингалом меньше. Подумаешь.
— А давай!
Соблазн, втянуть хотя бы каплю никотина, был больше, чем очередной удар прикладом.
Они устроились в углу сарая и, накрывшись шинелью Вадика, стали по очереди тягать цигарку.
В голове поплыло, по рукам и ногам побежали приятные мурашки…
— Где, говоришь, служил то?
Не задумываясь, Лешка ответил первое, что пришло в голову.
— Триста двадцать вторая стрелковая. Восемьдесят шестой полк. Рядовой.
— Вроде не было тут триста двенадцатой?
— А перекинули недавно. Я вообще первый день на фронте.
— Понятен. Ну, сиди пока.
Тут Вадик откинул шинель, подошел к двери и пнул несколько раз.
— Открывайте, песьи дети! Расколол я его.
Дверь открылась. На пороге стояло три бойца в красноармейских ватниках, с трехлинейками, но без петлиц и белыми повязками на правых руках.
