— Ф-ф-ферштеен. — кивнул Лешка.
Немец кивнул в ответ и отошел, так и не дав покурить. Но и сигаретой не ткнул.
— Имья, звание, род войск, военная част? — повторил он свой вопрос. Гауптман громко зевнул.
— Я… Я не помню… Контузия у меня. Не помню ничего. Честное слово.
— Schteit auf! — неожиданно рявкнул в ответ тощий.
Лешка привстал с табурета. Тощий снова подошел к нему и без замаха, коротким тычком пробил в солнечное сплетение. Дыхание мгновенно остановилось, в глазах потемнело от боли и Лешка согнулся буквой «Г». И тут же колено офицера въехало ему в нос.
Пленник упал назад, брызнув кровавым веером из разбитого носа и опрокинув табурет. Очки разломились по дужке, но, слава Богу, не разлетелись на осколки. А то бы остался без глаз, военнопленный студент…
— Der Schweinerne Dussel! — пробормотал немец, с явным огорчением разглядывая кровавое пятно на брюках. — Der regt mich auf…
Гауптман опять зевнул и подошел к окну.
Пока они чего-то там балакали, Лешка кое-как пытался восстановить дыхание. В конце концов, получилось, хотя явно сломанный нос этому не способствовал. Зажав нос рукавом куртки, он встал, сглатывая кровь.
— Жиф? Ничьего… скоро мы тьебя расстрьльяем, польшевистский фанатик.
— Г-г-господин…
— Feldpolizeikomissar.
«И у них комиссары есть?!» — мелькнула удивленная мысль, но тут же уступила место боли и страху.
— Г-господин ф-фелдьп-полицайкомиссар… Я с-скажу в-в-все… — гундосо заикаясь, произнес Лешка.
— Sietzen! — рявкнул тот в ответ.
Лешка, повинуясь приказу, поднял одной рукой табуретку и присел на нее с краюшка:
— Я и в-вправду не з-знаю как здесь оч-чутился. С-скажите, сегодня к-какое ч-число?
— Тридцатое апрьеля тысяча девятьсот сорок второго года.
— А я из т-тридцатого ап-преля д-две тысячи п-первого. Я из-з-з б-будущего…
Фельдполицай поморщился и вмазал Лешке еще раз. По уху. Этого хватило, чтобы тот вновь свалился на пол.
Потом фриц высунулся в окно и чего-то гавкнул. В избу влетели два дюжих солдата, схватили Лешку под мышки и потащили в сарай. По пути пересчитали им все ступеньки и пороги.
Только в сарае уже Лешка несколько оклемался. Хотелось пить, но вот есть почему-то не хотелось. А еще хотелось умыться. Кровавые сопли — вот только теперь он понял, что такое «кровавые сопли» — подсыхали и стягивали кожу. Стреляло в ухе, саднило в носу…
Но больше всего хотелось жить…
Как-нибудь, но жить.
Лешка свернулся калачиком на охапке сена, ровно в детстве и попытался задремать…
